Из цикла «Художник говорит».

«Вспомните, когда мы с вами росли, глагол «продаться» имел совершенно определенный смысл. Когда мы говорили про какого-то человека, что он продался, то это определяло отношение к нему, было как клеймо. Мы такого человека и в гости бы не позвали. Не обязательно даже, что он был стукачом или каким-то предателем, все понимали, о чем идет речь. Это означало, что корысть, выгоду он ставил выше моральных принципов. В нормальном обществе это ставило крест на человеке. Но когда появилось представление о рынке, как о благе, в том числе о рынке искусства, как о благе, глагол «продаться» утратил свое отрицательное значение. Люди стали говорить: раз продается, значит, покупают, значит, это имеет спрос. А если не продается, это плохо.

В культуре же именно не продавшийся означает хороший. Это неправда, что рынок есть панацея прогресса. Искусство выживает не благодаря рынку, а вопреки ему. Подлинные произведения − те, которые преодолевают рынок, которые идут наперекор рыночным отношениям. Рынок может использовать искусство, рынок поглощает искусство, рынок наживается на искусстве. Это совсем другое. Но рынок не создает вечных произведений, он создает Акунина и Пелевина.

Даже во времена брежневского застоя рождались шедевры − в мастерских художников, за писательскими столами. Люди состоялись именно потому, что сидели в своих мастерских, работали, у них было время думать. Именно этот абсолютно нерыночный застой помог состояться тому капиталу, который в годы перестройки был так востребован всеми – тогда, вспомните, стали издавать произведения Гроссмана, Рыбакова, Довлатова, Дудинцева… Их не рынок создал, это разные умницы создали, совестливые и глубокие люди. Но когда шлюз открыли и этот вал схлынул, то довольно быстро все иссякло. И воды стало по колено.

Я думаю, что второй авангард не был никаким авангардом. Неряшливые философские конструкции, которые провозглашал авангард 1910-х годов, были встроены в глобальные политические изменения всей мировой системы. И те меньшинства, которые составляли авангард, и их декларируемая непродажность, левизна и так далее были встроены в большую политическую систему. С тех пор этого авангарда (и, значит, авангарда вообще) существовать не может, и в обозримом будущем ничего похожего не предвидится. Вторым авангардом мы называем этот полудиссидентский соцартовский дискурс, который, в общем, был за капитализм против социализма, за рынок против бессеребреничества. То есть это не был авангард, ни по каким позициям.

Если вы посмотрите работы так называемых авангардистов, они на девяносто девять процентов очень вялые, ни о чем. Зато облик такого художника красноречив: борода, драный свитер, описанные брюки. Все должны издалека видеть: вот он пришел − глашатай нового искусства. Это опять-таки сделал рынок и, естественно, сделал сознательно. Потому что рынку нужен товар, а не качество товара. Продают художника, а совсем не его произведения. Продают не «Сикстинскую мадонну», не «Ночной дозор», не «Блудного сына», продают бренд, который тем и хорош, что под эти описанные штаны, клочковатую бороду и мат можно штамповать какое угодно количество цветочков.

Художник должен быть всегда благодарен тому, что он не на рынке, потому что на рынке, скорее всего, обманут. На рынке искусство может продаваться, но создаваться на рынке оно не может. Но художники горбачевского времени тосковали по рынку, и с этим связано, что цветения искусств, которого все тогда ждали, не получилось. Мы получили вялый рынок, никакого свободного искусства не возникло, ярких дарований тоже, а тех несчастных, которые уже были, выдавили ради конкуренции. Замечательно было в шестидесятых то, что все художники были более или менее дружны и равны, когда мечтали о рыночной утопии. Как только рынок наступил, они возненавидели друг друга и начали драться за место под солнцем и за любовь какого-нибудь денежного мешка, который ничем не лучше секретаря обкома, а в большинстве случаев гораздо хуже. Со всей наивностью они попали в гораздо худшую ситуацию, чем та, которой были недовольны. Не хочется прибегать к такому банальному парадоксу, но это является не авангардом, а, разумеется, арьергардом, это последнее «прости» романтического свободного искусства. Оно еще делает вид, что оно искусство, хотя давно превратилось в декоративное обслуживание богатых».

Максим Кантор − российский художник и писатель.