Выдержки из интервью «Театрала» с художественным руководителем театра «У Никитских ворот» Марком Григорьевичем Розовским, приуроченного к сорокалетнему юбилею сцены. Полностью − здесь.
«Театр обязан говорить правду своему поколению. Если театр правдив, значит, он выполняет свою миссию. Правду можно рассказать самыми разными способами, в самых разных жанрах и художественных решениях. Театр абсолютно свободен, никакая цензура ему не страшна, если есть что сказать. Сегодня нас окружают сплошные имитации. Мы живем в мире имитации правды, имитации честности, имитации духовного изъявления, имитации актерского мастерства. У нас театра очень мало, а имитаций театра невероятно много.
У театра «У Никитских ворот» есть две черты, которые бы я хотел сохранить после своей смерти. Первое – сохранить студийную основу театра «У Никитских ворот». Потому что, если бы не было студийной основы, не было и этих сорока лет. Мы бы сдохли гораздо раньше, перессорившись друг с другом. У нас есть этическая мощная основа, которой, мне кажется, недостает многим нашим коллегам.
Мы выстрадали свою судьбу. Не хочется говорить высокопарно про какой-то особый путь, ведь на самом деле ничего особого нет. Это путь, завещанный Константином Сергеевичем, – от студии к театру. И эта первооснова дала потрясающие здоровые ростки. Конечно, и у нас случаются и конфликты, и бывает рубка внутри театра. Но это все мелочи по сравнению с главным – с сохранностью созданного. Наши конфликты не носят разрушительного характера. Если мы ругаемся, то только из-за того, что каждый из нас по-разному видит задачу. Наше второе кредо – сохранить живой академизм. Создание Живого театра было моей основной целью с первого дня.
Я работал в БДТ, во МХАТе, делал кино, написал и издал двадцать пять книг. Я отбивался от очень хороших предложений. Я – ученик Товстоногова, работал бок о бок и душа в душу с Олегом Николаевичем Ефремовым, который, кстати, мне очень-очень помог, как и Товстоногов. Эти вещи не пропали даром, они предварили мой театр. И вместе с тем я контролировал свою собственную жизнь, исходя из того личного опыта, который я получал, работая в этих феноменальных организмах, видя в них все по вертикали. Видел и все дурное, и все восхитительное, что было в этих организмах. Все это я наматывал на ус только с одной целью – воплотить это тогда, когда окажусь перед задачей делать свое собственное театральное дело.
Нашей труппе под силу решить задачи любой художественной сложности и важности. Я не хвастаюсь, просто констатирую. Потому что в репертуаре театра «У Никитских ворот» присутствует пятьдесят с лишним спектаклей на двух сценах.
Моя гражданская позиция выражена в моих спектаклях. Сегодня не надо быть смелым. Сегодня надо быть честным. Будешь честным, окажешься смелым. Специально быть смелым неверно. Свободная голова. Как можно творить вне свободной головы? Если ты не свободен, значит, ты не творец, ты просто имитируешь свободу. Сегодня имитацией занят практически весь театральный мир. И это совсем не то, к чему призывал Чехов. Что такое широкий размах, нам подсказывал еще Бродский. Это величие замысла, которое помогает твоей миссии осуществиться. Если этого нет, то ты будешь топать по лужам, разбрызгивая вокруг себя грязь.
Под людьми культуры сегодня подразумевается попса. «Какую они позицию занимают? Люди культуры?» И приводят примеры певца или певицы… Это же смехотворно. Говоря о культуре, почти никто не говорит о драматургах, режиссерах, наконец, больших артистах драмы. А говорят прежде всего о той части нашей культуры, которая на самом деле культурой и не является. Массовая культура – это средоточие бескультурья. Это то, что разлагало в течение многих десятилетий общество, уничтожая понятие вкуса. Все стало каким-то блестящим. Хотя, конечно, и в шоу-бизнесе есть замечательные мастера. Я не хочу никого обидеть или оскорбить. Но привнесение в наш быт того, что искусством отнюдь не является, а имитирует искусство – это беда, которая разлагающе действовала на сердца людей и даже на их судьбы. Поэтов-песенников цитируют куда чаще, чем настоящих больших поэтов. А люди, держащие в руках книгу, стали редкостью. Библиотеки нынче не в фаворе.
Истинный патриотизм не приспособлен к продажности. Нам сегодня рекомендуют ставить патриотические произведения. Нельзя быть патриотом по разнарядке. Это смешно. Истинный патриотизм не может быть показухой. Мой патриотизм проявляется вместе с Сервантесом. Он своим «Дон Кихотом» дает урок истинной нравственности русской истории и русскому народу. Есть такой термин, который сейчас часто используется в СМИ – «стратегическое партнерство». Мне очень нравится это сочетание. У каждого из нас, кто смеет себя считать или называть художником, должно быть стратегическое партнерство. Но с кем? У меня стратегическое партнерство с Федором Михайловичем. Я получил медаль в честь двухсотлетия со дня рождения Достоевского за спектакль «Убивец». И я очень этому рад, потому что это значит, что у меня с артистами сложилось самое настоящее стратегическое партнерство в постижении этого материала. У Достоевского есть ответы на все вопросы, связанные с сегодняшним днем. Зритель это чувствует, видит, слышит – и понимает.
В театре вообще не бывает преемников. Смерть есть смерть, и это надо с холодной головой принять. После меня будет другая жизнь, другой театр, другая история театра. Но, тем не менее, мне хотелось бы, чтобы и после меня сохранялись студийность и живой академизм, хотя бы некоторое время. Пусть мои спектакли идут на нашей сцене, пока не превратятся в нечто противоположное жизни. Самое страшное в любом театре – это мертвечина.
Иногда спектакли умирают прямо при жизни, и приходится это признавать. Но нельзя, чтобы спектакль был подстрелен в полете, в этом случае он шмякнется, как мертвая утка на болоте, и собака в зубах ее не принесет. У нас множество спектаклей-долгожителей. Мне говорят: «Сколько можно играть?», а я отвечаю: «Билеты продаются, зал полон, зритель реагирует и в финале встает. Так зачем его убирать из репертуара?» Кстати, иногда я замечаю, что тридцать лет назад здесь была реакция, а сегодня ее нет, и я думаю: «О, устарело». Но это мнение оказывается поверхностным, потому что теперь зритель реагирует в другом месте. И я с удивлением это констатирую – значит, есть то живое, что попадает в сегодняшний день, в сегодняшнюю публику. Мы внимательно следим за реакцией публики. Некоторые мои коллеги думают иначе, типа плевать он хотел на аплодисменты. Это в корне неверно, ведь театр – дело контактное. Я очень люблю, когда мы нравимся. Период проклятого ковида стал колоссальным испытанием для всех театров, некоторые из них закрылись. А у нас актеры играли в полупустом зале с таким азартом, что зал рукоплескал. Мы отвоевали свою жизнь».
