Восемьдесят лет назад на ферме Моссбон в графстве Дерри (Северная Ирландия) родился выдающийся поэт и переводчик Шеймас Хини (Seamus Justin Heaney). В 1961 году он окончил университет Квинс в Белфасте, затем преподавал в школе. Тогда же молодой учитель начал писать стихи и публиковаться в литературных журналах. Его первая книга «Одиннадцать стихотворений» была издана в ноябре 1965 года. В 1966 вышел первый полноформатный сборник поэта − «Смерть натуралиста». За ним последовали другие книги, сборники эссе, переводы. С 1972 года Хини жил в Дублине и преподавал в колледже. В восьмидесятые годы был профессором Гарвардского университета, с 1989 по 1994 годы − профессором Оксфордского университета. В 1995 году Шеймасу Хини была присуждена Нобелевская премия по литературе.

«Долгие годы я был школьным учителем, потом преподавал будущим учителям в педагогическом колледже. В 33 года, в возрасте Христа, я оставил все это, решив посвятить себя полностью литературе. Для моей семьи это был важный момент. Я сразу перестал быть человеком, зарабатывающим на хлеб, с определенным местом работы. На четыре года мы уехали из Белфаста, выпав, если можно так сказать, из жизни среднего класса. Жили в сельской местности, я периодически читал какие-то лекции, работал в свободном режиме для нескольких издательств. Можно сказать, что эти годы позволили мне определиться, могу ли я целиком посвятить себя поэзии. Потом, поскольку дети выросли, и им надо было учиться в школе, мы вернулись в Белфаст. Но я уже был другим человеком. Я понял, что время это было не зря, я сделал свой выбор. Я опять занялся преподаванием, был профессором в Оксфорде и Гарварде, но в течение всего этого времени, треть года работал на других, а две трети − на себя. Знаете, это был конфликт между тем, что я делал сам, и теми семейными традициями, которые унаследовал. Будучи сыном фермера, я был убежден, что человек обязан зарабатывать себе на хлеб, что называется, тянуть лямку. Я был старшим из детей в очень большой семье, и всегда с недоверием относился к тому, что было связано с полной свободой. Жизнь ушла на то, чтобы поверить в эту свободу, положиться на нее, как на то, что оправдывает и ее саму, и жизнь любого художника, всегда и полностью свободного. При этом, однако, очень опасно глубоко в себе копаться и анализировать такие вещи». (Из интервью Шеймаса Хини).

Воздушный змей
Для Майкла и Кристофера

Его мы запустили в воскресенье
после обеда. Он был так хорош! −
тугой, как кожа барабана,
летучий, как полова.

Пришлось мне повозиться с этим змеем;
когда же он подсох и затвердел,
я хвост к нему приладил двухметровый
и пышных бантов нацепил на хвост,
их из газетной вырезав бумаги.

И вот уже он, как жаворонок, взмыл −
и нитка натянувшаяся тянет,
что твой буксир −
или как мокрый трос,
вытягивая полный трал с уловом.

Один мой друг считает, что душа
привязана к струне, ведущей в небо;
и эта тянущая нас струна
то провисает, то рывками тащит −
как будто борозду ведет со скрипом
по неудобной, каменистой пашне.

Покуда змей не врезался в листву
и эта связь не сделалась ненужной,
возьмите в руки нить − и ощутите
звенящий, рвущийся натяг печали.
Вам это предназначено с рожденья.
Так станьте же сюда, передо мной,
и переймите нитку.

***
Боярышника запоздалый свет
горит зимою в зарослях колючих;
не ослепляя яркостью гирлянд.
Но призывая каждого − хранить
Свой скромный фитилек самостоянья.
А иногда в мороз, когда из уст
клубится пар, он принимает образ
бродяги Диогена, днем с огнем
искавшего повсюду человека,
и пристально разглядывает вас,
подняв на зыбком прутике фонарик,
и вы дрожите перед этим взглядом.
Пред той колючкой, что у вас из пальца
возьмет анализ крови, пред экраном,
что вас насквозь просветит –
и пропустит…

Из «Песен отшельника»

IX
Одни поэты свято верят в мысль,
что обнимает мир единым словом,
другие − в высшее воображенье
иль память о единственной любви.

Что до меня, я ныне верю только
в усердье пишущей руки, в упорство
строк, высиженных в тишине, и книг,
которые хранят нас от безумья.

Книги из Келлса, Армаха, Лисмора.
«Воительницы», вестницы, святыни.
Дубленая, просоленная кожа.
Надежные, испытанные перья.

(Перевод Григория Кружкова)