Из цикла «Художник говорит».
«Культура − это мегасистема, которая имеет множество подсистем. Искусство − система языков и кодов, а код необходимо знать, чтобы понять, о чем говорит художник, потому что современный художник работает с контекстом. Художник находится между системами. Одна из проблем, с которой он сталкивается, − проблема автора. Он − кто? Для чего? И художник своим искусством должен отвечать на эти вопросы. Если автор становится в позицию «я делаю то, что мне нравится», то тут речь идет о хобби. Искусство − это не личное дело, здесь нужно перешагивать через то, что не очень приятно.
Конец ХХ века − это уже взгляд на всю культуру, искусство. Постмодернизм шире, чем модернизм, потому что модернизм заточен под определенные ценности: там важен автор, а в ситуации постмодернизма автор − это проблема, потому Барт, Деррида и заговорили о его смерти. Писатель Дмитрий Быков брякнул, что постмодернизм преодолен, что сейчас люди хотят искренности, чего-то настоящего. А что, раньше они этого не хотели? Но в ситуации тотального скепсиса, тем более, когда нет традиции восприятия, конечно, люди будут хотеть серьезного, но беда в том, что серьезное понимается примитивно. Быков, видимо, не осознал, что постмодернизм − это ситуация, а не набор приемов.
Сейчас нет основного главенствующего языка. Постмодернизм заложил полиязыковую систему. Я говорю тем языком, который соответствует моему посланию. Я могу комбинировать коды, стили. Важно, чтобы это соотносилось со мной, мифологией автора, ну и с самим сообщением. Когда это скрепляется в определенную систему, то получается произведение искусства. Опять же, нужно соотносить высказывание с контекстом. В Советском Союзе был монументальный язык пропаганды, и художники соц-арта поставили вопрос: можно ли на этом языке говорить о каких-то частных вещах. Таким образом, произошла реконструкция всей этой системы. То же делает, например, Владимир Сорокин в литературе. Он берет язык среднего невзрачного советского писателя и этим языком пытается рассказать что-то другое, о чем в этом дискурсе никогда не говорилось. И тут случается парадокс: вроде бы мы сталкивались с такой литературой, но она никогда ничего подобного нам не рассказывала. И за счет конфликта между фабулой и языком выстраивается сообщение.
Ролан Барт говорил о том, что мы существуем не только в физическом пространстве, но и в пространстве мифологическом. Наши сограждане и сейчас живут мифологией. У нас давно и успешно сформированы мифы, которые называются «Андрей Рублев», «Пабло Пикассо». И отношение к ним соответственное − мифологическое, а не предметное: миф интерпретируется как реальность. Если человек начнет пристальнее присматриваться к мифологизированному объекту, то, скорее всего, его это травмирует… Мифологичность мышления поддерживается средствами массовой информации. Даниил Дондурей, главный редактор журнала «Искусство кино», говорил, что телевидение задает картину жизни и программирует определенный тип понимания − через контент. Кришнаитская максима «ты есть то, что ты ешь» касается всего, и что мы имеем? Ужасные сериалы, снятые на коленке, с какими-то непонятными сюжетами и третьеразрядными актерами… Нам рассказывают сказку. Кино − это всегда рассказанная сказка. А наш зритель поглощает эту сказку бочками. Тарантино хорошо показал, что люди воспринимают жизнь через киноштампы. Им так удобнее, потому что другого инструментария нет… Поэтому министерство культуры и занимается именно кинематографией.
Модель, когда творец сидит на чердаке или в подвале и что-то придумывает, очень архаична. Художники сейчас обсуждают проекты, обмениваются идеями, высказывают точки зрения на работы друг друга. Их самоидентификация происходит публично. Становится важным не то, что думают они о себе сами, а то, что говорят критики, кураторы, другие художники и зрители. Они начинают осмыслять себя в контексте. Раньше была установка: «Художник − это стиль». Но потом эта установка изменилась − художник уже больше стиля. Он может пользоваться одним стилем, вторым, третьим. Джозеф Кошут, классик концептуализма, в своей работе «Искусство после философии» обозначил проблему: если ты участвуешь в художественном процессе, ты не можешь не быть философом, не задавать себе вопросы. Искусство − это способ выяснения отношений. Я выясняю отношения с социумом, с собой, с самим же искусством. Я должен знать его историю и ориентироваться в ней. С другой стороны, художник − это столкновение его амбиций, потенциала и обстоятельств.
Современный художник не игнорирует ни ситуацию, ни историю искусств, ни контекст. Существует еще и история концепции. Ничего на пустом месте не бывает. Осознание всего этого плюс дистанцирование от субъекта высказывания, от самого себя − это и есть базовые признаки того, что автор работает в зоне современного искусства. После учебы художник находится в растерянности, он получил знания, а как воспользоваться ими, не знает. Нужно заниматься самообразованием, задаваться вопросом, что такое искусство, здесь и сейчас. Знания, полученные в профессиональном вузе, помогут сориентироваться в сложном мире современного искусства, которое оперирует иными понятиями и категориями, нежели академическая система.
Что такое провинциальность? Провинциальность − это закрытость. Необходимо расширить восприятие, научить находить новые приемы, смыслы в искусстве. Неподготовленный зритель есть везде, но даже профессиональный зритель не всегда в состоянии считать смысл. Большинство смотрит формально, а современное искусство нужно уметь видеть драматургически, вот только публика пока к этому еще не приучена. Провинциальность − она ведь не на карте, а в голове.
Искусство ХХ века − белое пятно в зрительском восприятии. В советское время все это было под замком. Существовали официальное искусство и андеграунд. Из-за невоспринятости определенного культурного пласта возникают различные казусы. Например, Андрон Кончаловский во всеуслышание заявляет о том, что ему не объяснили — что такое «Черный квадрат». У меня тоже был случай, связанный с этой работой Малевича. Я ехал с папками в такси, и водитель спросил − художник ли я. Я ответил, что чуть-чуть. И вот он говорит: объясните, что такое этот «Черный квадрат». Я ему все на пальцах и объяснил: вы видели картину Шишкина «Мишки в сосновом бору»? Смотрите, мишки − ненастоящие: они не рычат, не кусаются, а квадрат − он и есть квадрат. То есть квадрат ничего не изображает, он есть то, что он есть. Отказ Малевича от мимесиса вывел искусство на другой уровень. Но зритель устремляется к другому. По каналу «Культура» проходила передача «Пресс-клуб», где обсуждалось, не слишком ли были переоценены работы Марка Ротко на аукционе «Сотбис». То есть искусство рассматривается с точки зрения денег, что, в свою очередь, сопряжено с ремесленным аспектом. Есть некая сложность, которая доступна только художнику: если он постарается, хорошо нарисует, то тогда, возможно, это будет дорого стоить. А «Черный квадрат» − это и дядя Вася может… Эстетических принципов словно не существует.
Современное искусство имеет свой бэкграунд, наработанную десятилетиями определенную практику. А в восприятии этого опыта нет, разве что в столицах. Зритель относится к искусству эмоционально: это трогает или не трогает. Импрессионисты − предел, потому что там еще можно увидеть лодочку, цветы, а если явной предметности нет, начинается ступор: как к этому относиться? Еще публика любит делить искусство на настоящее и ненастоящее. А вообще-то все искусство ненастоящее: все оно условность и обман. Зритель любит только картинки или чтобы было похоже на фотографию. Публика все воспринимает как безусловную реальность, поэтому и появляется критерий: настоящее или ненастоящее. А под настоящим понимается похожее. Если художник занимается чем-то другим, не подражанием, то это совсем непонятно.
Актуальность она носит такой репортерский, журналистский характер. Это ведь ситуативное ощущение, иногда он виднее, иногда он замаскирован, но он есть и присутствует повсеместно. Все ведь зависит от людей, ведь взаимоотношения между людьми меняются медленно. Уклад, социальные привычки, определенный набор стереотипов, устоявшееся мышление − это и есть СССР в наших головах. Андеграунд есть там, где есть официоз. Сегодня, скорее, можно говорить о том, что есть независимые художники, а есть художники, которые тяготеют к государственной идеологии. Последние получают государственные награды, но они не смогут сделать выставку, скажем, в парижском Центре Помпиду. Потому что их туда не возьмут.
Художникам нужно что-то есть, покупать краски, холсты, бумагу, карандаши − это затратно. А институтов меценатства, коллекционирования у нас нет, государством они никак не поддерживаются. Долгие годы все это искоренялось. Люди остались советскими, глаза и сознание у них советское. И хуже того − у нас нет адекватной программы художественного воспитания нового поколения. Когда мы с художником Авдеем Тер-Оганьяном были в Париже в 1994 году, наблюдали такую сцену. В музее современного искусства воспитательница показывает детям-дошкольникам натюрморт Пикассо. Она достает конусы, пирамиды и рассказывает, почему он все изобразил именно так. Это уже образовательная индустрия. А у нас детям показывают только «Трех богатырей» и «Аленушку». Но им ничего не объясняют и в этом. К тому же, в России слабо развит институт кураторства. За границей просто очень мало знают о происходящем в нашей художественной среде и, похоже, его совсем не понимают».
Юрий Шабельников (1959 г.р.), российский художник. Фото: © YouTube.
