Из цикла «Художник говорит».
«Меня вообще не интересует массовость. Мое любопытство вызывают исключительно одиночки. И Иуда привлекает, и даже Гитлер со Сталиным. Мне интересны личности, независимо от того − положительными персонажами они были или отрицательными.
Если мы говорим об идеальном диалоге, то его надо вести только с близкими тебе людьми-художниками, т.е. профессионалами, которых ты выбираешь в зрители. Потому что в этом случае беседа ведется в определенном контексте, с опорой на опыт. Простые разговоры с абстрактной публикой – это то, что называется вежливостью, это обмен фразами, которые ничего не значат. Мнения в таких случаях ограничены категориями «нравится» или «не нравится». Обычно, так люди обсуждают фильмы и картины дома за ужином. Во Франции, например, есть общеупотребительное клише, когда к художнику на выставке подходят зрители и заученно говорят: «Merci beaucoup, c`est très fort», что переводится как «очень сильно». Но это все неинтересно потому, что у них нет той культуры, при которой возможен серьезный диалог. Люди спрашивают: «Какие художники вам нравятся?» А я им: «Можно я не буду отвечать на этот вопрос?» Тогда они недоумевают и пристают: «Что вам, жалко сказать, кто вам нравится?» Я отвечаю: «Я вас поставлю в неловкое положение. Я вам скажу, а вы даже не будете знать, кто это». Поэтому диалог с публикой может ограничиваться только вежливыми «спасибо», «мне очень приятно», но… там нет никакого диалога.
За современным искусством слежу, но больше за зарубежным. Мое отношение к публичным акциям состоит в том, что они лежат в зоне дешевого пиара, а не в зоне искусства. Никакого отношения не имеют к художественному процессу, а относятся больше к социальным жалобам, как в ЖЭК. Как у того мужика, который «мимо тещиного дома я без шуток не хожу…» Для меня это все из той же области. Но с другой стороны, если бы я был в шкуре тех людей, то я, наверное, делал бы то же самое. И эти ребята правильно делают, что они этим занимаются. Потому что без этого вообще не о чем было бы говорить − они бы тогда попадали в зону пластического искусства. Но мы живем во времена, когда сама картина не имеет такого значения. Сейчас умные люди не пытаются продавать картины, они пытаются продавать билеты на выставки. По «трешке», но много. А чтобы продать много билетов, надо либо лаять, как собака, либо еще что-то. Просто так народ билеты покупать не будет. Нужно шоу, акции. А просто так, если только картины повесить, то народ не пойдет. Сейчас искусство становится все больше кураторским. Сама система покупки и инвестиций становится другой, более показной. Не случайно сейчас чаще стремятся покупать на аукционах, а не в галереях. Ведь на аукционах покупатель становится более замеченным.
Один из самых актуальных для меня живописцев − Ансельм Кифер (Anselm Kiefer). Если говорить о живописи как о виде спорта, то, безусловно, этот человек − ученый, который занимается в чистом виде современной живописью. Могу назвать Сая Туомбли (Cy Twombly). Но это не ваше поколение. А ваше − они уже давно смотрят журналы по искусству и чешут в этом направлении. Как весь этот соц-арт. Вот Илья Кабаков работал на чисто совковом материале. А уже Косолапов, Соков − все это какие-то американизмы, выстроенные по принципу западного поп-арта. Здесь нет ничего своеобразного. Вообще многое развивается словно по присказке «Пустите Дуньку в Европу». Рейтинги художников какие-то пишут… Провинциальное желание быть похожими на то, как там.
Однажды много лет назад мне довелось быть на ужине. Он был устроен по поводу вернисажа одного из художников галереи Клод Бернар. Это было в Париже. Моими соседом оказался довольно крупный коллекционер − банкир, занимающийся инвестициями. Он довольно долго расспрашивал меня, кого из художников можно считать гением, кого нужно покупать. Я долго и терпеливо слушал, а потом задал встречный вопрос − а кого из вас, банкиров, занимающихся рискованными инвестициями, можно считать гением? Он улыбнулся: «В нашем деле все элементарно. Если вы от каждой консьержки слышите, что надо покупать фьючерсы на сахар, значит, их надо продавать».
Сколько раз я встречал темных, необразованных тетек и дядек, бегающих со списками художников, которых «надо брать». Списки были составлены такими же темными, но чуть более продвинутыми друзьями. Если послушать все их аргументы, то услышишь такие слова, как ликвидность, рейтинг, еще что-то вроде престижа, фразы «вас никто не обвинит в дурном вкусе» и так далее. Эти люди живут в домах, построенных для них чужими, но модными дизайнерами, имена которых тоже были в списке. Их стены завешаны работами, купленными по списку «надо брать». Вся их жизнь − это модный журнал, рейтинги, проспекты ликвидности. Они одеваются так же. В мое время это называлось джентльменским набором. У них есть все, кроме собственного выбора. У них нет своих привязанностей, собственного вкуса, пространства, в котором они существуют. Они ходят в чужих, часто неудобных одеждах только из боязни быть немодным, быть не в теме.
Они не понимают, что смысл высокой моды и высокого стиля как раз и заключается в том, чтобы быть не модным. Простой, порой наивный приобретатель, не понимает, что все рейтинги и инвестиционные программы как раз существуют для них, для «фраеров», которые поведутся на списки и на проспекты ликвидности. А составляются они такими же темными продавцами − «ворами в законе». Так они и живут, испытывая необходимость друг в друге. Им не дано понять, что смысл коллекционирования совершенно в другом. И он не имеет никакого отношения ни к ликвидности, ни к рейтингам. А смысл в желании обладать этой вещью. Это похоже на любовь с первого взгляда. Вы не в состоянии отказаться от вашего порыва. Вы должны обладать этим, иметь возможность смотреть на нее, любоваться ею. В противном случае вы просто нелепый и бессмысленный лох и коллекция ваша − лоходром. И чтобы понять и осмыслить вашу «лоходромию», попробуйте продать рейтинговое произведение назад тому, кто вам его продал.
Цена − вещь довольно условная. Килограмм золота или килограмм соли? Во время войны соль может стоить дороже. Костаки, великий коллекционер, стал предметом зависти и преклонения перед его необыкновенным талантом покупать дешево. Во времена войны он покупал Малевичей и Шагалов по цене, которая и не снилась современным маршанам, − буханка хлеба, сто грамм масла, полкило муки. И он не бежал перепродавать. Не думал о ликвидности. Он думал о вечности, создавал себе памятник. Он создавал себя как легендарного летописца своего времени. Без коллекции он был бы просто греком, служившим в канадском посольстве. И без коллекции никто бы не знал, что он вообще жил, кроме его семьи и родственников».
Юрий Леонидович Купер − советско-российско-американский художник.
Фото: © www.biozvezd.ru.
