В интервью «Собеседнику» Ирина Александровна Антонова резко раскритиковала открытую в ГМИИ им. А.С. Пушкина экспозицию «Щукин. Биография коллекции», рассказала о двусмысленном статусе президента музея и своих сложностях в работе с коллегами и чиновниками.
«Сам факт выставки – это, конечно, само по себе хорошо. Только, на мой взгляд, это безобразная экспозиция с точки зрения показа. Должна сказать, что не припомню экспозиции хуже. Ни одна выставка в музее не собирала такого количества отрицательных отзывов. А ведь я даже не знала, что у нас будет такая выставка… Спросила некоторых сотрудников, как же они допустили такое безобразие. Они говорят: «Нам сказали принести картины и уходить». То, что представлено на нынешней выставке – это только половина коллекции Щукина. При этом факт выставки подается как что-то беспрецедентное, хотя коллекцию Щукина мы уже показывали к его столетию, и это была большая выставка, просто никто не помнит. Или не захотел припомнить. Тогда мы получили из Эрмитажа и «Танец», и «Музыку» Матисса. Вместе. Показывать «Танец» так, как сегодня он выставлен, абсолютно бессмысленно. Потому что эти композиции имеют внутренний ритм и общее содержание. Видеть их рядом очень важно для понимания концепции произведения. Почему не приехала «Музыка», я не знаю, я не вела эти переговоры. Но все же на основе взаимных интересов – мы делаем Щукина, а Эрмитаж выставляет Морозова – удалось получить какие-то произведения из Петербурга. Сами вещи-то превосходные, мы это и так знаем. Но почему выставка сделана именно так – непонятно. Все-таки экспозиция должна обсуждаться предварительно. Но этого ничего не было.
Вынуждена признать факт полного отсутствия согласования каких-то решений, в частности со мной как с президентом. Институт президентства должен иметь какие-то основания. И он их имеет, но они не выполняются. Я многократно и открыто говорила об этом с Мариной Девовной, не желая выносить это в поле широкого обсуждения. Но сейчас уже все всё понимают. Система президентства не продумана и не проработана Министерством культуры. Где-то она, возможно, работает, а где-то нет. И это зависит от двух личностей – того, кто назначен на должность президента, и того, кто пришел в качестве нового директора. Начинать такую сдвоенную, что ли, работу в конфликте невозможно. Если получилось согласие – замечательно. У меня, например, было полное согласие с предшественником, с Александром Ивановичем Замошкиным, который был директором музея до меня. Он не считался президентом, но был членом ученого совета, он мне помогал, советовал. Многое в этой паре зависит от личностей. Но должна быть и твердая система, за которую отчитываются, которая работает и проверяется. У нас же система президентства – индивидуальная и одноразовая история. Об этом я, кстати, говорила министру. Невольно задаешься вопросом: а нужна ли эта должность? Потому что, когда человека назначают президентом, это значит, что за ним все-таки признают какие-то возможности и багаж, который может работать. Что это не просто за то, что он выслужил много лет.
Ваше дело по восстановлению музея, основанного на собрании Щукина и Морозова, все-таки движется?
Само по себе оно двигаться, конечно, не может. Но я дважды по этому поводу говорила с Владимиром Владимировичем. Была у него в Кремле на индивидуальном приеме в 2017-м и в 2018 году. Поскольку я тут немножко опытный человек, я, конечно, пришла к нему не только с этими вопросами, но и с другими. Был вопрос, связанный со строительством нового здания – кстати, для современного искусства. Непростой вопрос был. Но президент здорово помог. Дал указания, и к нам уже приезжали архитекторы с проектами. Что касается того музея, тут президент был, конечно, сдержан. В общем, он как бы взял время на размышление об этом. Так что это все далеко не так просто – что-то где-то брякнуть.
Весь смысл проекта, о котором я говорю, – это объединение живописных коллекций Щукина и Морозова в отдельный музей, как это было в первые годы после революции. Ну а по поводу дома Щукина я говорила с самим Шойгу какое-то время назад. Он мне объяснил все сложности, связанные с его расположением в комплексе Министерства обороны. И ведь я – единственный человек из нашего музея, кто в этом доме хотя бы побывал, это же теперь закрытое учреждение. Я обошла дом, посмотрела и понимаю, что его передача под музей Щукина вообще ставит крест на возрождении Музея нового западного искусства.
Дальше мне надо найти единомышленников. Да что-то все поумирали. Ну вот Юрий Рост меня очень поддерживает, и есть еще ряд человек. Нужны весомые люди. Кто имел бы силу убеждений, решительность и голос. Что-то нет сейчас таких. Необходимо понимать, насколько это грандиозно – это будет музей первого класса! Он крайне важен для всего XXI века, и важно, что сердцевина для такого музея у нас есть – эти разрозненные, к несчастью, коллекции. Эрмитаж, конечно, настроен совершенно определенно. Мы с Михаилом Борисовичем и раньше разговаривали на эту тему, но когда я в 2013 году на приеме у Путина выступила публично с этой идеей, то он, я считаю, повел себя недостойно. Он как бы намекнул на возраст, на весну – что это обострение, мол. Он извинился потом, и тоже публично, но я в общем-то с ним ни разу на эту тему больше не говорила. Думаю, Пиотровский знает, что я не оставила эту идею, и думаю, что он напряжен и ждет, и возможно, надеется на мой возраст – что уж там, мне 98-й год, это много, уверяю вас. Меня волнует только одно – успеть.
Ирина Александровна, что вы думаете о присоединении ГЦСИ к Пушкинскому?
Еще одна иллюстрация к системе отношений в музее. Нельзя превращать в междоусобицу такое дело. Мне не кажется плодотворной идея объединения всех эпох мирового искусства в рамках одного музея – здесь неизбежна унификация взглядов. Тогда как, скажем, три учреждения будут давать разные взгляды. Мне симпатичен опыт Франции, где в Париже существует три музея, посвященных этапам развития искусства. Я имею в виду Лувр, музей Орсе и Центр Помпиду. Это дает возможность более творчески разнообразного решения вопросов. Понимаете, ну ведь невольно так получится, что будет господствовать один вкус. И это плохо. В этой связи я хочу подчеркнуть, что великий музей Франции – Лувр, когда создавался музей Орсе, передал произведения XIX века. Вот у нас тут рыдают, что кто-то кому-то передает, а они сами взяли и передали Делакруа, Домье, Жерико и других, потому что понимали: это французское искусство, а не принадлежность одного учреждения. То есть впереди – искусство, а уж за ним – директор и музей, то есть личности». Фото: © sobesednik.ru / © Global Look Press.
