Оперным певцам, артистам музыкальных театров, танцовщикам и хореографам в пандемию приходится особенно туго. Если драматические актеры могут худо-бедно выживать, участвуя в съемках и телепроектах, то куда деваться в период ограничений большому и слаженному коллективу оперной или балетной сцены? Об их муках и радостях 2020 года рассказали в материале «Коммерсанта» Татьяна Кузнецова и Сергей Ходнев.
«То, что пандемия оказалась «разлучительницей собраний и разрушительницей наслаждений», почувствовали все, и почувствовали довольно быстро. Но если для публики затрудненный доступ к оперному или балетному зрелищу был пусть бедой, но все-таки субъективной, то для руководителей музыкальных театров год оказался прямой и безжалостно измеримой катастрофой. Так, генеральный директор Большого театра Владимир Урин оценивает (пока что приблизительно) убытки в 1,3 млрд руб. Муниципальная московская «Новая Опера» недосчиталась 115 млн руб. Пермский театр оперы и балета − 84 млн руб. В каких-то случаях в эту сумму закладываются, скажем, неполученные доходы от несостоявшихся гастролей, но в основном это те деньги, которые недобрала штатная билетная касса в условиях сначала полного закрытия (с весны по конец лета), а потом нормированной заполняемости залов.
Показатели положенной заполняемости везде разные − в Москве с ноября это 25%, а, скажем, в той же Перми − 50%. Хотя бы наполовину заполненный зал, уверен Владимир Урин, может позволить театру по крайней мере «выйти в ноль». Но дальнейшие сокращения уже критичны: «Сборы от спектаклей, показываемых в условиях ограничений в 25%, не покрывают даже расходов на «поднятие занавеса»,− констатирует новый директор «Новой Оперы» Антон Гетьман. Показ даже репертуарных оперных и балетных спектаклей (о премьерах и говорить не приходится) − вещь дорогая, штаты в музыкальных театрах, как правило, большие.
Если обычно сочетание государственных дотаций и разнообразных внебюджетных доходов, включая ту же кассу, позволяет сводить концы с концами, то в пандемической ситуации даже выплатить жалованье сотрудникам может быть трудно, не говоря уже о сколько-нибудь амбициозных постановочных начинаниях. Кое-где в мире эти обстоятельства оказались совсем губительны: нью-йоркская «Metropolitan Opera» полностью отменила сезон 2020/21 − ее модель существования никакого государственного вспоможения не предполагает. В наших условиях крупные музтеатры могут рассчитывать на помощь казны − по меньшей мере пока. С подачи Министерства культуры правительство выписало дополнительное финансирование, в частности, Большому театру еще весной, а под конец осени выделило еще один транш. В муниципальных театрах, если судить по опыту той же «Новой Оперы», город-учредитель тоже компенсирует «выпавшие» доходы начиная со второго квартала уходящего года.
Но, во-первых, это именно что пока. Во-вторых, театрам все равно приходится радикально урезать расходы. Сложилась парадоксальная ситуация: государство требует, чтобы оперные и балетные театры работали, но работают они все равно в убыток. С другой стороны, закрыть театр на неопределенное время тоже не выход. Отправленным в свободное плавание драматическим артистам можно хотя бы в теории придумать какое-нибудь занятие (на съемках, например); оперным и балетным артистам в нынешних условиях, помимо привычной сцены, буквально некуда податься, и поэтому даже убыточная работа на 25% зала все равно оказывается необходимой для того, чтобы не потерять форму, а это уже вопрос выживания в профессии.
Пандемический год резко разделил жизнь российских оперных и балетных трупп на четыре периода − по временам года. До середины марта театры отходили от новогоднего чеса «Щелкунчиков» и прочих рождественских безмятежностей, одновременно готовя премьеры (обычно они поспевают не раньше марта). Но на сей раз предъявить новые спектакли публике не успели: театры закрылись на карантин. Весной, во второй период, артисты сидели по домам. Тут важно сказать, что по балету, искусству коллективному, физиологичному, завязанному на телесных контактах и совместном тренинге, нуждающемуся в обширном пространстве, тотальная изоляция ударила особенно больно: домашние классы, самостоятельные и с педагогом по Zoom − лишь иллюзия поддержания формы.
Сначала казалось, что все обойдется без трагедий. Широкая публика ликовала − количество оперных спектаклей, которые внезапно стали доступны в сети, зашкаливало. Возник дополнительный жанр сетевой журналистики − «что нам покажут сегодня», а отметить просмотр какого-нибудь бывалого оперного спектакля стало в соцсетях ничуть не менее престижно, чем в былые времена − зачекиниться в каком-нибудь почтенном оперном доме. Неунывающий балет с первых дней карантина тоже переместился в сеть. В режиме онлайн свои репертуарные спектакли показывали почти все театры. Интернет-афишу оживляли комические видеоролики о домашних занятиях артистов, видеоклассы, лекции, трансляции архивных записей; родилась даже видеопремьера.
По российским меркам конец заточению наступил внезапно, когда многие руководители уже отправили артистов в ранний отпуск: 8 июня было объявлено об открытии театров. Наступил третий период − летний. В репетиционные залы вернулись артисты − восстанавливать форму и репертуар. Первым, уже в июле, к зрителям вышел Мариинский театр вместе с его филиалами. Артисты тут же принялись болеть, спектакли на время прикрыли. Остальные театры деятельно репетировали, сотрудники их тоже подхватывали вирус. Среди артистов − по молодости их лет − жертв со смертельным исходом не было. Потери понесло старшее поколение: в Большом и Мариинском умерли два ведущих мужских балетных педагога, Владимир Никонов (в августе) и Геннадий Селюцкий (в октябре). Им было по 83 года.
Четвертый, осенний период ознаменовало всеобщее открытие сезона 2020/21. В оперном хозяйстве это была пора надежд − оказалось, что при помощи сложных административных механизмов все-таки можно в единичных случаях приглашать артистов из-за границы, и Большой театр с помпой открыл сезон «Дон Карлосом» с Анной Нетребко, Юсифом Эйвазовым и Ильдаром Абдразаковым. А Музтеатр Станиславского вопреки всем затруднениям показал осенью «Похождения повесы» в постановке Саймона Макберни. Но многие большие оперные проекты Московской филармонии (концертное исполнение «Митридата» Моцарта и «Ореста» Генделя, к примеру) все-таки пришлось переносить, а счет полновесных сценических премьер в оперных театрах невелик. Самые заметные события − «Снегурочка» и свежая «Летучая мышь» Мариинского театра, а также «Дон Жуан», которого Марат Гацалов поставил в Пермской опере. Но так ли уж сверкали бы эти премьеры в контексте обычного оперного сезона − большой вопрос.
Зато в балете по количеству премьер были побиты все рекорды. В сентябре выстрелили Красноярск, Москва (Большой), Ростов, Петрозаводск, Казань, Йошкар-Ола, в октябре − Новосибирск, Пермь, Петербург (Михайловский театр), Самара, в ноябре − Уфа, Чебоксары, Воронеж, Мариинский, Музтеатр Станиславского, в декабре − снова Самара, Пермь, Астрахань, Сыктывкар. Балетная жизнь забила ключом: прошли семь масштабных фестивалей, отмененных весенних и запланированных осенних (включая прерванную в марте национальную «Золотую маску»), состоялось два конкурса, всероссийский и международный. Балет праздновал освобождение, не обращая внимания ни на новую вспышку вируса, ни на десятки и сотни заболевших артистов и сотрудников, ни на полупустые (из-за ограничений) зрительные залы, вскоре почти опустевшие (когда вышло распоряжение о 25% заполняемости).
Всю эту неистовую, массовую, явно убыточную активность (особо поразительную в сравнении с категорической изоляцией Запада, где редкие театры показывают малолюдные спектакли при пустом зале, продавая на них билеты интернет-зрителям) трудно списать лишь на культурную политику властей. И не только традиционной российской бесшабашностью или трудовой доблестью объясняется этот яростный азарт. Похоже, месяцы вынужденного простоя спровоцировали взрыв творческой активности балетмейстеров и худруков трупп. А самое простое объяснение − балет борется за самосохранение. Ведь в этой профессии аксиома «движение − это жизнь» действует пугающе буквально.
В целом это очень показательно. Трансляции оперных и балетных премьер в кинотеатрах и в сети существовали и прежде − как и индустрия платного просмотра уже существующих спектаклей. Новейшие ограничения добавили к этому только гомункулов вроде «Бориса Годунова» в Цюрихе, где оперу Мусоргского поставил Барри Коски: сценические работы солистов там искусственно сводились с игрой оркестра и пением хора, располагавшихся за километр от театра. Но классическому балету такие фокусы, естественно, категорически не под силу. Для соответствующей профессии заведомо нужны и большое пространство, и тесные контакты, и немалое количество людей на сцене. Отсутствие всего этого никакой виртуальностью не компенсируется. И для балета, и для оперы важен еще и непосредственный контакт с публикой − эти искусства добрых четыре века жили в расчете на непосредственную реакцию зала, они к этому безнадежно привыкли. И тут за несколько месяцев никакие революции точно не могли бы произойти».
