О том как новые технологии меняют мир искусства, рассуждает специалист по цифровой культуре, профессор Нью-йоркского городского Университета (The Graduate Center, City University of New York) Лев Манович:
«Двадцать лет я преподавал компьютерное искусство в американских университетах, сам создавал и выставлял проекты в этом жанре. Но я довольно скептически отношусь к современному искусству как к культурному и коммерческому институту, я не в восторге от биеннале, арт-ярмарок и так далее. Серьезный арт-рынок существует только в нескольких западных мегаполисах и некоторых точках Азии, таких, как Китай. Но, например, где-нибудь в Таиланде для этого нет инфраструктуры. И это хорошо, потому что в тех местах, где нет арт-рынка, сегодня еще может появиться интересное искусство.
В сфере профессионального искусства люди очерчивают границы и стараются их защищать. Если у вас есть диплом престижной художественной школы, значит, вы художник, а если нет − то нет. Но сегодняшние технологии всех превращают в художников. В мире сейчас два миллиарда фотографов. На YouTube или в Инстаграме каждый вовлечен в креативную коммуникацию. Интересно, что практики из мира искусства − коллекционирование, выработка стилистики, кураторство − становятся частью массовой культуры. Становясь таким художником, ты одновременно становишься куратором. Молодые пользователи Инстаграма постоянно работают с архивом своих фотографий, что-то удаляя или добавляя, и, по сути, являются кураторами собственной экспозиции. Или, например, у популярного приложения для редактирования мобильных фотографий VSCO уже в 2016 году было 30 миллионов пользователей.
Более того, технологические компании, которые в прошлом были слишком серьезными, вроде IBM или Microsoft, сегодня становятся более хипповыми − достаточно взглянуть на эти новые интерфейсы или на то, как Google общается с нами, используя ироничные, постмодернистские сообщения. Арт-сцена выглядит слишком статичной, академичной по сравнению с этой динамичной культурой технологических компаний. Есть множество возможностей изобретать новые жанры коммуникации, черпая опыт из биологии, инженерии и так далее. Художникам нужно придумывать ответ на ситуацию, когда крупные компании вроде Samsung и Apple стали Пикассо и Матиссом сегодняшнего дня.
Некоторые люди только недавно начали говорить о цифровых медиа. Например, Борис Гройс, выпустивший книгу «In the Flow», где он смотрит на интернет как на текучий, постоянно меняющийся феномен. Но мне кажется, что идея постоянного изменения в цифровой культуре неточна. Это стереотип, которым пользуются те, кто плохо понимает, как работают интернет и социальные медиа. Потому что вся информация, в первую очередь, архивируется. Идея потока имеет смысл внутри социальных сетей с их лентами, когда через пару мгновений новый пост уже спускается вниз. С другой стороны, на том же Facebook есть контрпримеры − прошлые посты, которые сам Facebook каждый день вам показывает. Их можно просмотреть и заново запостить. Или вы можете найти старые твиты, посмотреть видео на YouTube, залитое 10 лет назад. В цифровой культуре как бы соревнуются два мотива: реального времени и архива. За всеми рассуждениями о текучести скрываются довольно строгие структуры, базы данных с невероятным уровнем детализации, который раньше был невозможен.
DeviantArt, которая стала самой большой социальной сетью для художников-непрофессионалов, дала нам некую выборку − один миллион художественных работ от пары десятков тысяч человек, и мы стали ее изучать. Когда мы все посчитали и визуализировали, выяснилось, что у пользователей есть 1700 категорий, с помощью которых они описывают свои произведения. И мы стали исследовать эту систему категорий, чтобы понять, что такое искусство. Можно сидеть в кресле, думать, смотреть в потолок, а можно просто взять и изучить миллион произведений.
Что меняется, какие тренды, что случилось с модернизмом или постсоветским пространством − мне интересно все. Ведь мы не знаем, что происходит сейчас по всему миру. Мы не знаем историю искусства, то, что мы в реальности знаем, − это только маленький процент. Кто в мире знает, что нарисовали латышские художники за последние сто лет? Кто это видел за пределами Латвии? Поэтому перед тем как интерпретировать, надо просто увидеть, а для того, чтобы увидеть, нужны компьютеры, потому что надо обработать большие объемы информации. У нас нет настоящих «карт» ни современности, ни прошлого, потому что карты − это всегда какие-то кураторы, искусствоведы, brand people, которые все это формируют, выстраивают, но ведь это совсем не то, что происходило на самом деле. Культура − один большой язык. Например, вы биолог, вы изучаете эволюцию и перед вами миллионы разного рода созданий, вы же не будете говорить − я буду смотреть только на лягушку, потому что она самая гениальная. Вы будете смотреть на все. И вот такой демократичный подход мы можем применить и к истории, и к современности культуры. Самое главное и самое сложное, как все это увидеть непредвзято. Мы часто смотрим на все через очки своих вопросов. Я говорю в последнее время на лекциях − не нужно никаких специальных «вопросов исследования». Стоит просто собрать все, что было, и попробовать с помощью компьютера это проанализировать.
Импрессионисты нарисовали за свою жизнь 13 тысяч картин, никто, конечно, вместе их не никогда не видел. Мы делаем визуализацию, сортируем эти изображения, и у нас получается совсем другая картина импрессионизма. То, что люди собственно считают импрессионизмом, это примерно 10–15% того, что они сделали. Эти художники были гораздо более близки к стилям и вообще текстуре XIX века. То же самое и с Ван Гогом − его творчество обычно разделяется на отдельные периоды – он жил в Париже, он жил в Арле. И каждый период – это новый стиль. Но на самом деле человек не меняется за ночь, жизнь не поворачивается сразу на девяносто градусов, все происходит более плавно. И так же происходит и с Ван Гогом, все меняется более плавно, и даже в последний год своей жизни он рисует довольно много традиционных картин. В результате у вас полностью меняется понятие о привычных культурных феноменах.
Все теоретические книжки ХХ века тоже «висят» в сети. В результате получается некий такой глобальный винегрет. Кто-то два года назад учился рисовать бюсты в Академии, а теперь выставляет инсталляцию на биеннале. Есть ощущение, что наша интеллектуальная жизнь иногда очень интересна, но зачастую слишком поверхностна. Если смотреть на художественный мир, то с начала 90-х годов происходит его существенное расширение, связанное с глобализацией. В принципе тот художественный мир, который был построен в 60–70-е (с инсталляциями, первым электронным искусством и т.д.), расширился, может быть, в десять раз. Но какого-то кардинального качественного изменения это за собой не повлекло. Потому что у молодых художников почти не остается времени как-то развить свои традиции, все это проработать. Поэтому, если вы ездите по биеннале, заходите в разных точках мира в галереи, то замечаете, что повсюду в принципе примерно одно и то же. Всегда есть какие-то талантливые люди, но ведь чего мы в принципиальном смысле ждем от культуры − многообразия».
