Известный российский меценат Шалва Бреус рассказывает о своем пути коллекционера:
«Я родился в империи, «в глухой провинции у моря», в Батуми. Альбомов по искусству было очень мало или не было вовсе. У нас дома была книжка «50 западноевропейских художников» с черно-белыми иллюстрациями, и мне мама ее читала. Потом я ее проштудировал вдоль и поперек. Да так, что до сих пор могу по порядку назвать всех художников в книге: Джотто, Мазаччо, Донателло, Леонардо, Боттичелли, Рафаэль, Ганс Гольбейн Младший, Дюрер… Оказавшись в Москве, я познакомился с выдающимся коллекционером, покойным ныне Григорием Павловичем Беляковым. В его двухкомнатной квартире сплошной развеской висели шедевры, даже на мебели. Чтобы достать фужер из шкафа, он снимал картину, открывал дверку, закрывал, вешал картину обратно. Он мне много рассказывал, показывал, и так, постепенно, я увлекся, со всеми ошибками, свойственными начинающим коллекционерам.
Это был трафаретный путь российского коллекционера из начала девяностых: сперва классический реализм, потом Серебряный век, модернисты, авангард. Я довольно быстро всем этим переболел и ушел в другие темы. Затем было много важных, по крайней мере для меня, работ, в том числе европейских художников. В первую очередь немецкий и австрийский экспрессионизм: Оскар Кокошка, Эгон Шиле, «Мост», «Синий всадник» и другие, — очень интересная линейка. Рынок тогда был хорош для покупателя, цены еще не взлетели.
Касательно нашего contemporary… Я его не понимал и был полон классических для обывателя предрассудков: «они рисовать не умеют», «их интересует только эпатаж» и прочее в том же духе. Но при этом, как ни парадоксально, в моем окружении были молодые художники. Я учился в аспирантуре, писал диссертацию по внешней политике и дружил с Айдан Салаховой, Женей Миттой, Сашей Якутом, Гией Ригвавой и другими. Они были первокурсниками, я был постарше. Многие мечтали открыть собственную галерею, хотя по теории вероятностей в те времена легче было попасть в космонавты. И открыли наконец! Это была «Первая галерея». После ее закрытия Айдан открыла свою галерею «Айдан», а Саша Якут — «Якут-галерею». Они были настоящими романтиками-первопроходцами. Все происходило у меня на глазах, но я немного иронически относился к их творчеству. Оно не задевало меня за живое, казалось поверхностным.
Мы уже издавали журнал «Артхроника», уже существовала Премия Кандинского, а я все еще игнорировал современное русское. Но в 2010 году на Премии Кандинского в голове у меня произошел «сбой программы», и я купил отобранный в лонг-лист главной номинации проект «Зикр» замечательного художника Аладдина Гарунова. Проект, к моему большому сожалению, премии не получил, но я не разочаровался, и «Зикр» стал первым шагом к моей коллекции современного русского искусства.
У меня значительная коллекция соц-арта, но никакого приоритета у соц-арта в нашей коллекционной стратегии нет. Если говорить о Виталии Комаре и Александре Меламиде, изобретателях соц-арта, то в моем собрании больше работ из их серии «Анархический синтетизм», который мне кажется более универсальным направлением. Я этот период называю про себя «периодом Медичи − 2». Когда в ограниченном времени и пространстве возникла плеяда выдающихся художников с самостоятельным, универсальным художественным языком. Эрик Булатов, Борис Орлов, Гриша Брускин, Михаил Рогинский, Илья Кабаков, Олег Васильев, Иван Чуйков, Виктор Пивоваров, Владимир Янкилевский и так далее. У нас в роли Медичи выступала советская власть. С одной стороны, она давала художникам мастерские и заказы на прокорм, а с другой − ограничивала в возможностях, что, как известно, удваивает энергию. Мне кажется, эта комбинация поспособствовала. Плюс удачное расположение звезд на советском небе − иначе этот феномен я объяснить не могу. Конечно, я шучу, но это был «период Медичи» с точки зрения плотности гениев. Они жили интенсивной интеллектуальной жизнью, прекрасно знали философию, историю искусств и самоотверженно искали свой уникальный творческий путь. Все эти имена представлены в нашей коллекции.
В целом в коллекции более тысячи единиц хранения. Включая инсталляции. Последнее наше приобретение − это работа Ильи Кабакова «Где наше место?». Я начал переговоры, когда Илья был жив еще. Нам очень помогла Эмилия Кабакова, и мы смогли приобрести эту работу. Помню, в ажитации я даже написал страничку текста, объясняющую, почему эта инсталляция должна быть в нашей коллекции.
Расскажу про крайний случай − замечательный проект Андрея Кузькина «Молельщики и герои». Больше тысячи небольших фигурок из хлеба и четыре бюста в натуральную величину из хлеба, залитого кровью художника. Перед покупкой у нас шли ожесточенные дискуссии с хранителями. Те отговаривали меня, справедливо опасаясь насекомых и мышей. В идеале такие работы надо хранить в холодильнике, и они должны проходить карантин. Но все же работу Кузькина мы купили. Обычно мы даем техническое задание художнику и просим, чтобы все части инсталляции были пронумерованы, чтобы были технические инструкции по монтажу и демонтажу. Например, мы приобрели две инсталляции Александра Бродского, и он нам должен сделать такое описание, это входит в договоренности.
Гендерная, политическая, даже социально-политическая составляющие для меня не имеют никакого значения. На мой взгляд, это может быть важно для куратора в конкретном проекте или для человека, который создает узкую тематическую коллекцию. Мы очень любим Ольгу Чернышеву, у нас есть ее работы. Мы вручали Премию Кандинского в главной номинации Ирине Наховой. Или, например, Эмиль Нольде некоторое время был членом нацистской партии. И что делать? По партийному признаку исключить его из коллекций крупнейших музеев мира, вычеркнуть из истории искусств? Развитие коллекции и приобретения всегда обсуждаются в фонде с коллегами. Мы редко покупаем начинающих авторов. В нашу оптику, как правило, попадают художники, которые уже, скажем, чуть-чуть оторвались от взлетной полосы. Пока подход такой.
В свое время я сформулировал задачу довольно радикально: собрать самую значимую коллекцию современного искусства России. Теперь цель другая: я несколько расширил фокус и сейчас коллекционирую искусство бывших республик СССР, стран Восточной Европы и Западной Азии, включая, естественно, Россию. Для мировой художественной сцены это настоящая терра инкогнита, сулящая первопроходцам удивительные открытия. В рамках новой стратегии мы активно пополняем коллекцию. Это художники из закавказских республик, Казахстана, Узбекистана, Эстонии и так далее. Очень интересно турецкое искусство. Уверен, что его ждет бурный рост. Грузия, конечно же. Грузия, Армения, Азербайджан.
Обществу нужны книги, которые доступным языком, но не упрощая и не заигрывая с читателем, рассказали бы о наших современных художниках. Наша серия «Новые классики» рассчитана не только на профессионалов, она, скорее, для молодежи, студентов художественных вузов, технической и творческой интеллигенции. Для нас крайне важна ценовая доступность серии − чтобы учительница в Красноярске или инженер во Владивостоке могли позволить себе купить эти книжки.
В ближайшее время в «Новых классиках» выйдет монография об Иване Чуйкове. На очереди Олег Васильев, Владимир Янкилевский и Леонид Соков. В серии «Теория и история современного искусства» готова к печати книга лауреата Премии Кандинского 2017 года Александра Боровского «Вселенная Янкилевского». Планы у нас долгосрочные, но в первую очередь хочется издать книги о художниках старшего поколения, в меру скромных сил воздать им при жизни. Илья Кабаков успел увидеть нашу книгу и, насколько нам известно, остался доволен. Мы иллюстрируем книги важнейшими работами художника, которые характеризуют его творчество и упоминаются в книге. Большая часть этих работ, как правило, находится в музейных собраниях. На обложку мы действительно в первую очередь пробуем работу из нашей коллекции. Это должна быть сильная работа, и она должна цеплять зрителя. Но, если у нас подходящей работы нет, в дело идет любая другая. Например, на обложке книги о Кабакове работа не из нашей коллекции.
Потребность в академических изданиях есть, и мы планируем академическую серию, но авторов, способных написать большой академический материал, немного. Как справедливо говорил философ и историк искусства Евгений Барабанов, у нас в искусствоведении как науке даже не разработан научный инструментарий. Мы говорим «нонконформисты», «лианозовцы», «концептуалисты», но за этими словами нет четких формулировок, не предполагающих разночтений. Прошло уже больше пятидесяти лет, и, безусловно, надо в научный глоссарий вводить более четкие и конкретные формулировки, чтобы ни читатель, ни автор не плыли. А это всего лишь часть большой академической работы.
Думаю, музей будет. Я два года назад приобрел в Тбилиси, в центре города, 2 га земли. Это здание и территория бывшей Михайловской больницы, построенной в конце XIX века. Место «намоленное»: здесь умерли Пиросмани, могила которого до сих пор не найдена, и известный поэт конца XIX − начала ХХ века Александр Казбеги. Мы провели международный архитектурный конкурс, в финале были лауреаты Прицкеровской премии Жак Херцог и Пьер де Мёрон, Сигеру Бан и другие известные архитекторы. Проект готов, завершается работа над инженерной частью. Надеемся в июле начать строительство. А потом начнется самое главное − собственно создание музея не как сооружения, а как живого творческого организма». Полностью − здесь.
