Сегодня умер Виктор Станиславович Коваль − яркий и харизматичный поэт, писатель и художник-график. Ему было 73 года.
Виктор Коваль стал известен еще в детстве − он много снимался в кино. Его роли можно увидеть в фильмах: «Васек Трубачев и его товарищи» (1955), «Дело Румянцева» (1955), «Необыкновенное лето» (1956), «Под золотым орлом» (1957), «Дружок» (1958), «Заре навстречу» (1959), «Любушка» (1961) и других. Окончил художественное училище и Московский полиграфический институт (художественно-графический факультет). Создавал иллюстрации для книг, журналов и газет. С семидесятых годов начал писать стихи. В конце восьмидесятых вошел в знаменитую поэтическую группу «Альманах» (М. Айзенберг, С. Гандлевский, Т. Кибиров, В. Коваль, Д. Новиков, Д. Пригов, Л. Рубинштейн). Публиковался в журналах «Знамя», «Театральная жизнь», «Esquire», «Большой город», в «Новой газете»; в сборниках, альманахах и антологиях: «Личное дело №», «Личное дело № 2», «Самиздат века», «Русские стихи 1950-2000 годов», «Revue svetovej literatury» (Братислава), «The Poetry of Perestroika» (Манчестер).
Лев Рубинштейн так охарактеризовал творчество своего друга: «Коваль совершенно не поддается классификации. Что это − лирика, кабаре, балаган, шаманское камлание? Он кто − поэт, художник, артист, чтец-декламатор, ярмарочный зазывала, полесский колдун из Неглинной коммуналки? Это ни то, ни другое, ни третье. И это все вместе. Это Виктор Коваль, уникальное синкретическое явление, воплощенное счаcтье». А другой его коллега по поэтической группе «Альманах» Сергей Гандлевский сказал так: «Заочно представляя Коваля какому-нибудь новому знакомому, я говорил, что, доведись мне объяснять инопланетянину или ребенку смысл слова талант, проще было бы показать ему Витю». Ниже несколько стихотворений Виктора Коваля разных лет.
Парад
Взял меня однажды фатер
На парад, холодный шпацер.
Мы шагаем утром рано
Вдоль по красной ноябрине.
Слева папа, справа мама,
Я иду посередине.
Вот самолеты, летят сами, сами
Вот пулеметы, метят пулю, пулю
Ну а я, как этот самый
На параде рядом с мамой
Забираюсь на папулю, вижу черточку любую
Вижу я, сыночек мамин,
Пехотинцев, моряков.
Машет нам рукой Булганин
И товарищ Маленков.
Я взрослею, тяжелею,
Успеваю много знать,
Книзу гну отцову шею,
Вижу крохотную мать.
Чу, военная музыка!
Чу, гитара, чу, баян!
С нами Суслов и Громыко,
Ворошилов, Микоян
Вот самоходки, ходят сами, сами
Вот минометы, метят мину, мину
Мой отец, как этот самый
На параде рядом с мамой
Шею гнут в угоду сыну, шею гнут в угоду сыну.
Я взрослею, тяжелею,
Обретаю твердый вид,
Папа тащит к мавзолею,
Сын уйди-уйди пищит.
Мы ушли одной колонной,
Мы несли навеселе
Наш венок вечнозеленый
Погибающей семье.
Вот бронтозавры, заврят бронто, бронто
Вот саламандры, мандрят сала, сала
Фатер мой вернулся с фронта
Мутер с ним судьбу связала.
Октябрь 98
Всё к одному. Рубля сальто-мортале,
Метан в Кузбассе, взрывами чреват
Мир в Косово, Салман в Урус-Мартане,
На площади пролетарьят,
Призывы: ко всеобщей стачке!,
Даёшь получку! Ельцина под суд!
Стоит октябрь. Они его трясут,
Глядят, как падают его листочки,
Рублю подобно — в чёрную дыру.
Исландцам наши отдали игру.
Всех здравомыслящих с ума
Свёл гол, забитый головой
В акробатическом паденьи Ковтуна,
Сосед скончался Прохоров, Герой
Советского Союза за стеной,
Спасибо, что не рухнула стена,
Когда в такую непогоду,
Таким недружественным днём
Всё происходит через пень-колоду,
Вниз головою, кверху дном.
Всё было бы иначе, если б наш Ковтун
Как главный невезун и автор не возник
В свои ворота пагубного гола
В Рейкьявике.
Букет из четырёх гвоздик,
Морг в Люблино, кремация в Николо-
Архангельском, автобус ритуальный,
Печальный ход вещей,
защитник ненормальный,
В платочках чёрных женщины по обе
Соседа стороны, сосед во гробе.
А мне в лицо на плачущих смотреть
Сил нет таких. И прочих тоже нету,
Чтоб из кармана свежую газету
Достать прилюдно и газетою греметь.
Из тех в кармане сложенных газет
Впоследствии мне сообщили вести,
Что нет, железный Август Пиночет
Не верит в слухи о своём аресте,
Что это наша общая вина,
Нельзя пинать отдельного кого-то.
И далее опять про Ковтуна.
Не может быть! Опять в свои ворота!
Песня о гимне
О гимне с раннего утра
Поёт мне божеская птица:
Играет гимн − вставать пора,
Играет гимн − пора ложиться.
Два раза в день в урочный срок
Для счастья вашего и блага
Играет гимн − очнись, сурок,
Играет гимн − усни, трудяга.
Он мощно входит в каждый дом,
Как танк в атаку лобовую.
Играет − сволочи, подъём!
Играет − все на боковую!
Я сотую сменил кровать,
Но мне всё тот же голос снится:
Играет гимн − давай вставать,
Играет гимн − давай ложиться!
Закон подлости
Закона подлости никто не отменял.
Наоборот.
Он в силе. В действии опасном.
И тот же самый с маслом бутерброд
Законно упадает книзу маслом
Во исполнение допущенного зла −
Вдруг со стола.
Мне эта неудача оттого противна,
Что легитимна!
Но я, дитю подобно, не заплачу,
Увидев в перспективе безнадежной,
В силу закона подлости, удачу
Противоправной и мятежной.
Обидно. Ближнего любить,
Как самого себя − и быть страдальцем.
Всего делов-то:
бутерброд к столу прибить…
Так нет: кувалдою по пальцам!
Дни
Пришли такие грёбаные дни,
Что не уйдут без руготни.
Стоят, заразы, не желают
Идти куда их посылают.
А ты им, грёбаным, соври,
Что ты как друг их не неволишь,
Сказав:
«А, кстати, не махнуть ли нам на три
Каких-то буковки всего лишь?».
