О выставке «Ненавсегда», проходящей в ГТГ на Крымском валу, критически отозвался в Фейсбуке Анатолий Осмоловский. Привожу этот текст полностью, для тех, у кого нет аккаунта в ФБ.
«О плохой выставке писать не просто. Особенно когда она сделана хорошим человеком. Кирилл Светляков − настоящий энтузиаст искусства. Это сильная и одновременно его слабая сторона: полная самоотдача и невероятная наивность. С одной стороны необходимо показать как можно больше материала, невзирая даже на собственные вкусы и взгляды. С другой стороны − подобный показ может растворить в этом материале самого куратора. Так и появилась выставка «Ненавсегда».
Что стоит сказать в качестве краткого вступления? Изобразительное искусство − это определенная, относительно строгая дисциплина, а не создание картинок на ту или иную тему, по тому или иному поводу. Картинки рождаются сами по себе (в эпоху цифровых технологий в буквальном смысле) и этот факт не может сам по себе гарантировать какое-то особое к ним внимание.
Попков с его бабками, В. Линицкий с болезненными фантазмами и весь т.н. «левый» МОСХ − это просто бесконтрольное и произвольное порождение картинок, отбором которых занимался т.н. «выставком». Он выполнял функцию художнической рефлексии. Сами художники от нее были отстранены.
Искусство не терпит произвола. И для того, чтобы по настоящему понять представленный материал, необходимо, как минимум, показать критерии и систему позднесоветского отбора.
Кураторская рубрикация ни в коей мере не выполняет эту задачу. Какое детство? Какая деревня? Что за сообщества? А в «детстве» − дети? В «деревне» − деревни? В «сообществах» − больше трех персонажей на картинке? «Реали»? («Как говорят наши бывшие друзья американцы» − присказка 70-х).
Советский художественный отбор был всеобъемлющей политической системой нейтрализации искусства. Если для модернизма (и постмодернизма) важнейшую роль играла теория искусства, которая обосновывала и выделяла различия, то в Союзе, наоборот, эту теорию заменяли вполне реальные художественные комиссии − выставкомы − и их дело заключалось в нивелировании различий. Как у Маркса: ложь появляется там, где необходимо смягчить и замазать противоречие. Вот этим «замазыванием» противоречий выставкомы и занимались. Поэтому на «выходе» (т.е. на выставке) создавался эффект высокой концентрации лжи и фальши. (О. Филатчев «Водители Магирусов»). Этот эффект сохранился до сих пор. И это несомненное «завоевание» позднесоветской художественной системы: сознательно и умышлено делать и выставлять «лживое» искусство.
Как проблематично понять модернистское произведение без знания теории (хотя теоретики модернизма как раз утверждали прямо противоположное), так и советский материал трудно понять без погружения в политико-социальный контекст эпохи. А контекст этот для «официальных» художников создавали как раз отборочные комиссии с их критериями запрещенного и разрешенного. Это было бы интересно реконструировать. И даже поименно перечислить тех, кто в подобные комиссии входил. Записать с ними интервью (некоторые наверняка еще живы), спросить о том, какие картины проходили, у каких не было шансов и что стало с ними потом, и проч и проч.
Куратор же пошел по пути замазывания противоречий − соединил в один ансамбль без разбору и самый радикальный андеграунд и «левый» МОСХ и графоманскую продукцию всяких нонконформистских и официозных бездарностей (Н. Ерышев «Карнавал»). Стороннему зрителю ничего не понятно. Возникает впечатление невероятной «плюралистичности» позднесоветского художественного процесса. Прям такой разгул постмодернизма!
Извините, но это вранье! Зажатые, обездвиженные, загипнотизированные фигуры ретроспективизма левого МОСХА (О. Булгакова, Ю. Ракша, О. Филатчев, Т. Федорова) яркое тому свидетельство. (Без преувеличения − это единственное, что в них правдивого).
А вот тот факт, что в 1972 году В. Комар и А. Меламид сделали настоящую постмодернистскую работу (за шесть лет до возникновения постмодернизма) не особо акцентирован. (Шалву Бреуса можно искренне поздравить, что он владеет этим шедевром. «Солженицын на даче у Ростроповича встречается с Беллем» без сомнения войдет в будущем во все учебники изобразительного искусства).
Ну и наконец главный фейл от кураторов и дизайнеров выставки: демонстрация образцовой для (мирового) модернизма 70-х годов картины М. Чернышова из серии «Удвоения». Картина помещена в углу (с явной отсылкой к «Черному квадрату» Малевича на выставке «0.10»), рядом еще одна картина из серии, потом работа Булатова с лыжником. А на полу перед «угловой» картиной оракалом полностью повторена ее композиция! Что это такое? Зачем? Как можно допустить, чтобы дизайнеры так куражились над искусством? Или это очередной ход нейтрализации модернизма? Реально, за такое надо руки рубить!
Я не знаю в чем заключалась задача данной выставки. Задействовать фонды Третьяковки? Сгладить противоречия? Приписать задним числом позднесоветский материал к постмодернизму? Но ясно одно: в реакционные эпохи место и да и сама возможность искусства радикально сокращаются. Поэтому на улицах мы видим бессмысленные памятники бесконечным «владимирам», а в Третьяковке такую же бессмысленную выставку «Ненавсегда». По сути это явления одной природы».
