Текст © Ольги Чернорицкой. Сразу отмечу, что этот пост необязателен к прочтению. Я сохранил его лишь в качестве методического материала, поскольку в фейсбучной ленте все заметки, рано или поздно, канут в Лету…
«Еще раз введение в чтение Толстого. Лев Николаевич писал историю своей семьи в аспекте мировой истории. Это была историософия. «Войну и мир» нельзя читать просто, вычитывая то, что нравится и хочется. Изучаем книгу Чижевского «Гегельянство в России» − сопоставляем даты написания «Войны и мира» с датами увлечения Гегелем. Запоминаем, что в дальнейшем Толстой отречется и от Гегеля, и от «Войны и мира».
Соображаем, почему так случилось. Читаем «Феноменологию духа» и «Войну и мир» синхронно. Находим удивительные соответствия и поражаемся, как вся историософия Гегеля уместилась во время взросления Наташи Ростовой. Делим персонажей на исторические личности и сущности. Встраиваем историю семьи Толстого. Понимаем, где, в какой семье абсолютный дух истории с разумом, объективный дух истории с его страстностью и где субъективный дух истории с его чувственностью. Прослеживаем историю семей, воплощающих в одном времени разные этапы развития истории человечества.
Находим в романе философию Толстого о духе народа. Сравниваем с мистицизмом Штайнера и его лекциями о духе народа. Переводим на систему координат Гегеля. И нам становится понятным все в Андрее Болконском: почему он втесался в историю семьи деда Николая Сергеевича Волконского, у старинушки же не было сына, а была только дочь, мать Льва Николаевича.
Задаемся вопросом, зачем Толстой в историю своей семьи включил еще одного человека. Отвечаем. Это не человек, а сущность. Сущность нового времени. Отмечаем параллельное существование в новом времени − духе абсолютном − взаимопонимания между дедом − атеистом и его дочерью − воплощением в этом духе христианства. Они уважают взгляды друг друга, хотя Н. Болконский гонит прочь бездельников-странников, воплощающих ложное, обессмысленное этим безделием христианство.
Поистине гегельянское величие замысла и исполнение в романе-эпопее иллюстрировано во сне Пьера глобусом. Объективность эпоса и субъективность лирики породили в конце XIX века символизм моделей мира. Это не те таинственные древние знаки, смысл которых невозможно разгадать, но образ мысли. «Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров». Важно, что это не модель жанра − у романа даже эпопеи есть размер и он ограничен. Важно, что это не модель Земли, она тоже ограничена. Возможно, это даже не бога, а абсолютный дух. Потому что дальше идет раскрытие того, как делалась «Война и мир». Толстой брал сущности субъективного духа истории − и получилась семья Курагиных, чувственность, форма, лишенная содержания. Берет сущности объективного духа − и получилась семья Ростовых − объективность порядка, любви, чести и законности. Наташа − дух танца, Петя − дух музыки. Равновесие и гармония.
Сущность абсолютного духа истории − семья Болконских. Не горе от ума, а ум ума, деликатность, умение держать в своих руках свой же собственный ум, когда зная, что сын идет на союзническую войну, разум которую не одобряет, старый князь говорит ему «спасибо». Вот она − чувственная форма истины.
А дальше смотрите что с ними происходит. Сущности не разбросаны по временам, не одна следуют за другой, они в 1812 годе − все одновременно. То, что у Гегеля было последовательно, у Толстого стало одновременно.
«И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие» − это движение сущностей в романе, пересечения и скрещения семей, сюжетов, тем и помыслов. «Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею». Как тут не вспомнить претензии Курагиных на портфель Безухова. Претензии Андрея стать вторым Наполеоном и сжатие его обстоятельствами. «Вот жизнь». Вот роман-эпопея».
