Из цикла «Художник говорит».
«Абсолютное большинство зрителей, которые приходят в музей или на выставку, либо вообще не подготовлены и не знают языка искусства, либо подготовлены очень плохо, слабо − или даже неправильно. Понимать современное искусство, конечно, хорошо, но для большинства зрителей единственным полноценным контактом оказывается контакт чувственный, эмоциональный. Правда, выражается он в несколько примитивной форме: понравилось − не понравилось, взволновало − не взволновало. Углубиться в эти эмоции трудно, но эмоции − для многих единственный доступный путь. Как вы понимаете, в создании любого художественного произведения участвует множество самых разных компонентов: личная память, то есть биография художника, его культура и культура того места, где он родился и вырос, эмоции, личные неврозы, социальный и политический воздух его эпохи и так далее. Отделить друг от друга эти линии и проследить их отдельно почти невозможно. Творчество − это сложный процесс, объединяющий самые различные энергии, включая и рациональную. Я уверен, что так происходит у всех художников. На вопрос, транслирует ли автор зрителю какую-то определенную эмоцию, ответить можно так: какую-то часть энергий художник контролирует и может сознательно или бессознательно вложить в свое произведение, в сообщение, которое он посылает зрителю. Но, помимо этой, контролируемой художником, части, есть еще пучок энергий, который им не управляется − они высылаются художником бессознательно, и точно также бессознательно ловятся зрителем.
Зритель оказывается в сложной ситуации, и естественно, теряется. Ему трудно, он видит картину, где очень много всего. Может быть, он этого и не осознает, но точно чувствует. И старается объединить в какое-то общее впечатление. Это впечатление выражается прежде всего в том, нравится человеку или нет данное произведение. А уж дальше включаются более сложные механизмы рефлексии: одни пытаются сопоставить это со своим жизненным опытом, другие кое-что знают о современном искусстве и его течениях и пытаются положить то, что видят, на какую-то полочку. В общем, и процесс создания, и процесс восприятия очень сложны и многомерны. Предугадать впечатление зрителя невозможно, художники это понимают − и проблемой этой не занимаются.
Вы спрашиваете, можно ли полностью раскрыть смысл картины? Существует ли в принципе такая возможность? В теории, мне кажется, это возможно. До сих пор так кажется. Хотя это мое предположение может показаться утопическим. Раскрыть смысл картины непросто. Какая-то часть этого смысла доступна более или менее каждому из нас, но возможности отдельного человека ограничены. Поэтому я думаю, что максимальное прочтение произведения одному человеку недоступно. Вот если бы эту картину анализировали одновременно антрополог, культуролог, искусствовед, психолог, политолог, философ, психоаналитик и так далее, можно было бы получить довольно большой спектр ответов, которые, может, и не исчерпали бы произведение полностью, но, во всяком случае, наше познание получило бы сферический размер, было бы значительно глубже и интересней. На практике такого опыта не существует, но в идеале я себе представляю именно такой способ познания искусства.
Насчет того, что концептуализм сугубо рационален, я думаю, никто из моих товарищей не согласился бы. Но есть одно интересное наблюдение. В разговорах художников, близких к концептуальному дискурсу, очень негативно, я бы даже сказал, с большим пренебрежением, говорилось о душе и душевности. А поскольку эмоции относятся к проявлениям души, то на них тоже смотрели косо. Если искусство эмоционально, если оно затрагивало то, что романтики называли струнами души, то это считалось более низким жанром. В кругу художников семидесятых годов было очень четкое деление на духовное и душевное. Я такое разделение категорически отрицаю. Я считаю, что это вещи неразрывные, больше того, что только через душевное можно прийти к духовному. Да, собственно, это одно целое. Но с подобным разделением я столкнулся сам лично. В моих работах всегда было место чувствам, и многие мои друзья смотрели на это неодобрительно.
Если живопись построена на ясных, открытых цветах, то семиотика этих цветов может быть прочитана и понята. Кандинский в книге «О духовном в искусстве» составил словарь символики цвета − надо сказать, очень точный. Сложность в том, что в искусстве редко кто пользуется чистыми цветами. Малевич, Мондриан, Купка, ну может быть, еще пара художников. Даже у Ротко уже довольно сложные цвета. Но у него, по крайней мере, еще можно сказать, из каких цветов составлены цветовые плоскости. И как-то рационально их проанализировать. Но даже у самого Кандинского ничего не разберешь − там все намешано. Подавляющее большинство художников пользуется свободно смешанными красками. И я в том числе. Я могу употребить чистый цвет − красный круг или желтый треугольник, например. И в этом случае для понимания символики цветных элементов можно воспользоваться словарем Кандинского. Но когда рисуешь дом, человека или еще что-то сложным составным цветом, то и цветовое пространство получается сложное. Символику цвета в таких случаях практически невозможно проанализировать.
В модернизме много игрового. Есть, конечно, смертельно серьезный модернизм − тот же Малевич, − но даже у него хватает игры. У Малевича есть смешные вещи. Дети же вообще очень открытые, у них нет полочек, по которым можно все разложить, − они просто видят. Кроме того, у них страшно развит инстинкт подражания, они ужасные обезьяны, им сразу хочется нарисовать что-то похожее. Они хватают бумагу и начинают рисовать. Я это наблюдаю сейчас на примере своего внука. Модернизм для детей очень заразителен. Перед картиной Леонардо да Винчи ребенок точно понимает, что она для него недоступна. Не представляю, чтобы дети захотели перерисовать тетеньку «Мону Лизу». А Джексона Поллока − с удовольствием: какие-то каракули смешные − хочу! И, главное, могу!
Пытаться объяснять искусство детям − не очень хороший путь. Когда начинаешь объяснять ребенку какое-то произведение искусства, неминуемо приспосабливаешься к его сознанию, и возникает ужасная вульгаризация и пошлость. Ничего хорошего из этого не получается. Сам-то я как отец делал прямо противоположное − ходил с сыном по всем выставкам и все ему объяснял. Но другим родителям не советую. Иное дело, если дети присутствуют при взрослых разговорах об искусстве. Восприимчивость детей невероятна, в их сознании могут застревать очень серьезные вещи, которые и для взрослых совсем не простые. Когда я учился в художественном училище, у нас за углом была Третьяковская галерея, и я ходил туда каждый день. Я там знал каждый маленький рисуночек в витрине, меня волновало там абсолютно все. Я смотрел и впитывал. Я думаю, рецепт, как научиться видеть и понимать искусство, будь то классическое или современное, − только смотреть и смотреть. Так же, как с музыкой, − слушать, только слушать! Конечно, многим детям это скучно, они от этого бегут. Заставлять не надо. Но другого способа нет». Часть 1 − здесь. Фото: © www.ng.ru.
Виктор Пивоваров, российский художник−концептуалист.
