Из цикла «Художник говорит».
«Живущие только на заказах навсегда остаются ремесленниками. В основе должно лежать творчество, а не корысть и холодный расчет. Да, я мог плюнуть на принципиальность, опять наняться в услужение к кому-то из обоймы коллег, умевших добывать выгодные заказы, но тогда перестал бы себя уважать. Поэтому терпел. К счастью, мне не пришлось идти на компромисс с совестью, постепенно вылез из нужды. Но я не сидел сложа руки, не ждал, а работал. Был момент, я входил в различные худсоветы, потом, правда, отказался из-за нежелания судить других, но тогда я поражался, бывая в мастерских у иных коллег: стоят портрет Ленина и бюст какого-нибудь Кирова или Свердлова. Плюс пара пластилиновых этюдов, сохранившихся со студенческой скамьи. Все, кроме этого − ничего! Меня так и подмывало спросить: «А чем же ты, мил-человек, занимаешься, над чем работаешь?». И сейчас таких пустующих мастерских − большинство. Если нет заказов, художник сидит на кухне, пьет водку и жалуется на жизнь. Не могу посетовать, будто у меня сложно складывалась судьба. Свое все равно беру. Вопрос лишь в том, какими усилиями это дается. Каждый раз приходится пробивать бетонную стену. С возрастом бодаться тяжелее, но в монументальном искусстве почти всегда так. Если, конечно, не участвовать в распилах и откатах выделяемых средств. Тот, кто умеет «делиться», живет хорошо. А вот «непонятливым» − трудно. Ведь скульптура очень материалоемка, на ее производство порой требуются страшные деньги.
Сейчас в современном искусстве есть тенденция создания всяких объектов. На самом деле, это не имеет абсолютно никакого отношения к изобразительному искусству, как бы это ни подавалось. Это искусство камуфляжа, это искусство проявления каких-то фантазийных вещей, это такая эстетика универсама. Повесить, прибить, посадить обезьяну или, наоборот, повесить ее за хвост, а вместо пальмы сделать руку. Понимаете? Это фокусы, которыми замещается подлинный талант, кропотливое фундаментальное образование и работа. И это вполне понятно. Великолепных художников в мире никогда не было много. А это индустрия, она должна существовать и приносить доход. Поэтому развиваются такие виды, не хочу называть это искусством, − жанры изображений, которые могут претендовать на инсталляционные площади, на продажу, на коллекционирование определенными лицами. Есть круг дилеров и кураторов, которые все это поднимают, развивают, пытаются создать коммерческую стоимость продукта. И индустрия так устроена во всем мире, а не только у нас. Вы учтите, что дефицит талантов был всегда. Нельзя воспитать тысячу Рембрандтов, нереально − он все равно будет один. Другое дело, что со временем его произведение будет стоить столько, что оно вберет в себя стоимость всех бездарных работ. Из этого сложится стоимость подлинного произведения искусства. Не подумайте, что я против современного искусства − я сам представляю современное искусство. Никак не удастся быть несовременным в этом мире. В любых областях и жанрах могут быть высочайшие произведения. И вот если кто-то этого сможет добиться – это и есть вершина. Это не бывает массовым. А сейчас все заполоняет массовая культура. Мало того, она пытается как бы исключить из жизни то базовое, что должно существовать. В этом большая проблема. Я считаю, что следующие поколения еще будут пожинать плоды. Все не так безобидно. Не хочу показаться ретроградом, просто я профессионально и очень трезво оцениваю ситуацию.
Есть еще понятие «актуальное» − и это как раз то, о чем я говорю. В самом этом понятии заложена мелкота. Сегодня актуально, а завтра уже нет. Вот сегодня вы носите такие сапоги, а завтра вы наденете другие. А потом попытаетесь вернуться, но это уже невозможно, так как они будут восприниматься как винтаж и стилизация. И вот это очень сложная материя. Можно сейчас сесть, надергать из Интернета то, другое, посмотреть, что-то перекрасить, что-то убрать. Ничего не изменится. И вот весь твой креатив. И этому учат многие училища. Выпускников нанимают, а эти ребята ничего не умеют – ни рисовать, ни понимать. Опять-таки, может, кто-то добьется чего-то, найдет какой-то выход, какую-то кнопочку, которая вдруг заиграет. Я пока не видел каких-то сумасшедших достижений. Пусть поспорят с теми, кто до этого создавал. Но базу мы теряем – вот что самое страшное. Все меньше и меньше мест, где можно обучиться чему-то.
Бытует такое мнение, что можно преподавать, имея талант педагога, и при этом вовсе не обязательно быть художником. Какие-то вещи можно преподать, какие-то можно объяснить, если их тебе объяснили. Но заразить, пробудить и развить все равно может только художник. Недаром в эпоху Возрождения великие мастера имели подмастерьев. Они терли краски, постепенно приучались – и это была школа. Кто-то из них – один или два – становились профессиональными художниками. А сейчас вузы заполонили средние преподаватели. Они получают звания доцентов, защищают диссертации, становятся профессорами. Ноль в результате – вот все, что мы имеем. Раньше были личности, которые отдавали даже в рамках образовательной программы, которая спущена сверху. Подлинный художник мог себе позволить отступление, свободу мыслей, свободу оценки своих же учеников. Вот этого я сейчас не вижу. Я разговаривал с искусствоведами, которые закончили искусствоведческий факультет, – они вообще не знают, что такое скульптура. Они знают, что была Греция. А что сейчас происходит, какой была советская скульптура: из чего она сформировалась, каким образом сталинский ампир и те ремесла, которые вокруг, развивались, повлияли на формирование языка пластических искусств разных видов, которые сейчас вдруг стали востребованными? Вот как это все было? Как в хрущевские времена все рухнуло? От излишеств избавились, потеряли кучу ремесленных училищ. Не стало резчиков и еще целого ряда мастеров. Сейчас такие специалисты – дефицит. Все это связано с развитием общества, со строем и системой, и это исторический процесс.
Очень важно для скульптора – видеть не предмет, а видеть пространство вокруг него. И вот это ощущение пространства внутри. И если ты этого не имеешь, бессмысленно что-то делать. Любая вещь, которую сделал даже виртуозно, если ты не формируешь среду, не видишь, она превращается просто в предмет, в прикладное искусство. Оно может быть высочайшее. Допустим, это шедевр, но это шедевр прикладного искусства. А скульптура очень активно влияет на среду. Можно небольшой вещью повернуть площадь. Можно заставить человека почувствовать там себя уютно, соразмерно. Вот это все – ощущение. Если вы в маленькой вещи не понимаете, что такое монументальность, вы не сделаете монумент. Куча памятников, которые мы знаем, это увеличенные маленькие вещи. Они не имеют ни масштаба, ни монументальности. Монументальность не в размере. Монументальность в подходе, в сочетании форм, в значимости, в пространстве вашей вещи. Кроме идеи. Потому что многослойность идеи в произведении искусства необходима. Она обеспечивает и многостороннее восприятие разными людьми. Там появляется определенная глубина, без которой не может быть произведения искусства».
Георгий Вартанович Франгулян − российский скульптор.
Фото: © Алексей Демин / © Top Crop (2014).
