О своем видении рынка современного искусства рассказывает глава «Фонда русского абстрактного искусства», она же президент группы компаний «Cognitive Technologies» Ольга Ускова. Коллекция фонда основывается на собрании работ художников, составлявших ядро студии «Новая реальность»: Элия Белютина, Владислава Зубарева, Люциана Грибкова, Веры Преображенской, Тамары Тер-Гевондян, Светланы Некрасовой, Елены Радкевич, Александра Крюкова. Итак, слово Ольге Анатольевне:
«Весь рынок искусства можно разделить на три части. Антиквариат – грубо говоря, чем старше, тем дороже. Но игра в антиквариат – это сделки с очень низкой маржой и большими рисками, потому что чем старше, тем труднее определить подлинность работ. Фейков в этой среде огромное количество, доказательство тому история с миллиардами Рыболовлева. Сопровождение этого фейка – дело дорогостоящее. Заказать хорошего эксперта по Да Винчи – значит вложить пару миллионов долларов. Вторая группа – инвестиции в беспроигрышные имена. Ими занимаются люди, готовые довольствоваться 10% доходов. Они покупают картины, ждут какое-то время и продают чуть дороже. Это профессиональные брокеры. И третья группа на рынке – новинки; это рискованный рынок, где возможен как резкий взлет, так и полный ноль. Мы выбрали именно его: нам привычно чувствовать себя трендсетерами, как на рынке искусственного интеллекта. Позиция «стариков» в бизнесе – инвестируй в то, в чем понимаешь. Когда человек в крупных проектах, у него просто нет времени изучать совершенно новую сферу – искусство. Вот high-tech-миллиардеры среди калифорнийского или российского молодняка не будут по списку покупать то, о чем написано в модных журналах, и поэтому начинают учиться. Доходит до того, что некоторые просят у нас картины на время, чтобы почувствовать, проникнуться. Это еще не рынок, но уже круг доверия.
Коллекция нашего фонда строится вокруг работ Владислава Зубарева. Этот художник настолько опередил свое время, что только сейчас становится актуальным. Он автор теории темпоральной реальности: объявил, что бессмысленно создавать картину в статике, и выделил одиннадцать типов времен, которые и начал рисовать. Владислав Зубарев выступил с этими идеями в 1973 году, а через двадцать пять лет в физике родилась теория струн, которая рассказывала о множественности миров. В теории струн исчисление времен начиналось с одиннадцати. После этого к Зубареву началось паломничество ученых. Интерес к его работам после 1990 года подогревали немецкие коллекционеры, которые держат крупные фонды. Вторым столпом белютинской группы была Вера Преображенская. Она более «примитивна», чем Зубарев, но дает более четкое высказывание, например о начавшейся матриархизации мира. И наконец, Анатолий Сафохин, ощутивший узкие рамки фотографического отображения действительности и творивший в манере, близкой к французскому импрессионизму. Он самый понятный художник, но школа мягкого импрессионизма – его личное изобретение.
Белютинцев открыли в девяностых годах, когда выпустили из подвалов. Открыли очень некрасивым образом: в 1991 году в Москву приехали американцы смотреть, что у нас здесь плохо лежит. Они собрали из белютинцев большую, около ста семидесяти работ, выставку – художники несли свои лучшие картины, так как им хотелось показать себя миру после тридцатилетнего затворничества, и повезли по городам США. Выставка в Россию не вернулась. Когда мы начали заниматься этим делом, стали искать следы выставки – какие-то картины нашли у коллекционера в Балтиморе, какие-то – в Канадском посольстве, в итальянских частных коллекциях… Претензии предъявлять было невозможно: вывоз картин не был оформлен. Но плюсом стало то, что мир все-таки начал узнавать нашу живопись. И вот тогда мы поняли, как недооценено это направление на своей родине и что пророки должны действительно прийти откуда-то. В России отношение было агрессивно-негативное: белютинцы воспринимались как члены какой-то секты. В то время как зарубежные музеи начали настоящую охоту за их картинами.
Мы разбили коллекцию на три части: есть музейная часть, которая, по крайней мере при моей жизни, продаваться не будет, потому что мы считаем это уникальным достоянием страны. Мало того, на внешних экспозициях в Лондоне или Пекине стараемся не рисковать оригиналами и отправляем копии. Часть картин, более восьмидесяти, сейчас приняла на хранение Третьяковская галерея. Кроме того, работы из коллекции Фонда находятся в пятидесяти музеях России. Уверена, что держание в запасниках для картины – смерть. С этим связано то, что мы пожертвовали большой частью пространства нового офиса «Cognitive Technologies» под музей. Третий блок сейчас только формируется. Во время работы над созданием коллекции ко мне часто обращались современные живописцы за поддержкой. Я сначала отбивалась, потом любопытство взяло верх – посмотрела нескольких авторов. И стала их поддерживать. Разработка нового художника – очень большая работа. Нет смысла просто покупать и держать картины в запасниках. Вокруг автора должна быть выстроена концепция. У меня есть знакомые в фонде одного банка, где работают с картинами просто как с акциями – картины почти сотни авторов продают и покупают даже не распаковывая. Но с точки зрения финансов это работа на мелкой марже. Если в имя художника вкладывались, как мы вложились в Зубарева, то можно ждать отдачи.
От чего зависит успех промоушена? От того, насколько художник созвучен. В этом смысле талант руководителя фонда – это как раз почувствовать художника, который сейчас востребован. Запросы общества меняются – надо попасть в эмоциональный резонанс. Это только кажется, что вдруг выстреливает художник двухсотлетней давности. Не вдруг: его работы стали отвечать эмоциональному запросу общества. Если это есть, то вокруг можно построить историю. Сейчас мы поддерживаем отца и сына Владимира и Никиту Курдюковых. Их работы – о подвиге и выживании, о персональной битве и личном героизме. Этот вопрос встал остро. Как жить, когда у твоего ребенка ДЦП? Как жить, когда умирает отец, который был в буквальном смысле опорой? Как жить, когда твоя мать тяжело больна раком? Эти истории рассказывают картины Курдюковых.
Конечно, стоимость произведений лидеров устойчивее рубля и доллара. Зубарев на текущий момент – сотни тысяч долларов за работу. Преображенская – десятки тысяч долларов. Сафохин – до десяти тысяч. Разница в цене – отчасти вопрос раскрутки: в Зубарева мы вкладываемся пять лет, и не одни, есть еще немецкие фонды. На стоимость влияет гендерный аспект. Как бы Запад ни говорил про гендерное равенство, когда дело доходит до кошелька, оказывается, что женские картины оцениваются намного дешевле. Думаю, Курдюков пойдет высоко за счет предельной актуальности высказывания. Тема Дон Кихота и новаторство в художественной подаче даст хороший рынок. Старт продаж будет на уровне до десяти тысяч долларов, потом – до сотен тысяч в течение пяти лет. Моя оценка высока и ориентирована на Запад.
Как создается стоимость у вновь открытого искусства? Она создается лайками. Достаточно разместить картинку в сети и посмотреть, сколько лайков она соберет, «тащит» ли она. В том числе поэтому Бэнкси пошел на уничтожение картин на аукционе Sotheby’s – ему нужно было «легализоваться» в соцмедиа. Ему были нужны эти пятьдесят миллионов просмотров, которые равны пяти миллионам долларов – аукционной стоимости картины. (Ольга Ускова ошибается. Картина Бэнкси «Девочка с шаром» была продана за 1,4 миллиона долларов. Прим. В.Д.) И это революция: еще пять лет назад мир продажи и оценки произведений искусства зависел от очень узкого круга экспертов, которые либо благословляли, либо нет. Потом ситуация начала меняться. В США это заметно очень хорошо: недоступные прежде галеристы и дилеры искусства верхнего уровня вдруг стали бесконечно нежными и сами ищут встреч. Это страх перед изменившимся пространством. Это связано с распространением интернета, возможностью делать даже со смартфона качественные фото и видео, проводить 3D-сканирование. Ранее к оценке и просмотру допускался узкий круг людей. Сейчас – каждый, у кого есть интернет. Вся система акционерной оценки должна переходить в новую систему. Если раньше разделение общества проходило в первую очередь по имущественным признакам, наличию яхт, домов и т.д., то сегрегация современного мира пойдет по интеллектуальному принципу – насколько человек умен и подготовлен к новому обществу. Этой ситуации должна соответствовать и новая система экспертных оценок. Новая элита захочет умных картин. И примитивные перфомансы, которые не дают пищу для ума, уйдут в прошлое». Полностью интервью читайте здесь. Фото: © «Инвест-Форсайт» (2018).
