Художник Георгий Пузенков на страницах портала Культура.рф рассуждает о критериях «современного искусства». Приведу лишь основные выдержки из его интервью:
«Современное искусство — это то, что художники делают сегодня. В искусстве важны образы, которые созданы впервые, их нельзя повторять, как нельзя повторить уходящее время: они связаны друг с другом эстафетой. В музее мы видим искусство прошлого и думаем о прошлом. Современное искусство заставляет думать о настоящем. Но не надо забывать, что девяносто девять процентов актуального искусства никогда не попадет в музей по причине вторичности и отсутствия качества. Настоящий арт действует как вдох и выдох: вдыхается жизнь — выдыхается форма. Солнце встает день за днем, но каждый восход уникален, и поэтому он волнует. Так же и с искусством: искусство ремесленников все равно как восходящее фанерное солнце. Пикассо однажды сказал: «По сути дела, все зависит от тебя самого, от солнца с тысячей лучей внутри тебя, все остальное — ничто. Матисс потому Матисс, что у него внутри есть это солнце…» Это про искусство всех времен.
Давайте выделим трех актеров на арт-сцене — художника, зрителя и масс-медиа — и рассмотрим по отдельности их роли и столкновение интересов.
Художниками рождаются и тратят на это «неблагодарное» занятие всю свою жизнь, 24 часа в сутки, 365 дней в году. Много лет учатся, читают об искусстве, думают, спорят с коллегами, ищут деньги на реализацию проектов (ведь даже маленький холстик чего-то стоит!) — и становятся профессионалами. Это значит, что художники, живущие в 2016 году, в курсе, что делали их коллеги в 1516 и 1916 году. Они также в курсе, что во все времена главной задачей в искусстве была новизна формы. Даже тогда, когда искусство находилось в рамках канонов, художник старался привнести новый взгляд и найти в каноне новый поворот. Это легко заметить на образцах Ренессанса или барокко. Выдающийся пример — Иеронимус Босх, потрясающая выставка которого идет сейчас в музее Прадо в Мадриде. У него есть двусторонняя картина из жизни Христа: на одной стороне он обнаженный младенец, толкающий перед собой колясочку для хождения, а на другой — несет распятие! Скандал?! Его работы ценились элитой европейских дворов — он был признан при жизни, но неизвестно, что думали о нем обыватели. В нашем анализе это важный момент, потому что «мнение народа» сегодня играет совершенно иную роль нежели 500 или 100 лет назад. Возьмем другой пример: наш великий соотечественник Казимир Малевич с его супрематизмом и «Черным квадратом». Весь мир считает его главным художником ХХ века! В чем причина? Черное пятно вместо изображения — и такой успех… Кто интересуется искусством, понимает почему и знает, что Малевич, прекрасный рисовальщик, шел к этому отсутствию изображения, как Эйнштейн к своей формуле E = MC2.
Теперь вступает зритель — тот, который непрофессионал. Да-а, думает он, дурят нашего брата! «Так и я смогу, — говорит обыватель своей жене, — это все обман!» Обычно на такие реплики я отвечаю так: «Вы правы! Только вам надо придумать это и осуществить 100 лет назад. Поэтому немедленно отправляйтесь в 1913 год и сделайте выставку своего «Квадрата» на несколько дней раньше Малевича — и все, успех обеспечен! Только не забудьте вернуться в наше время и получить миллионы на аукционе»… Простодушный человек на вещи смотрит поверхностно, но уверен, что прав. Ему не приходит в голову давать советы физику или математику, но «улучшить искусство» он готов. Правда, бывает и другой зритель — благодарный зритель-профессионал, который не крушит выставки, не занимается самоуправством и самосудом, он хочет понять, почувствовать искусство и критиковать его по законам искусства, а не жизни.
Тут мы подошли к важному моменту: где кончается современное искусство и где начинается реальность? Я бы предложил так определить современное искусство: современное искусство — есть свободное высказывание художника по любому поводу, возникающее и существующее в зоне, называемой зоной искусства. Эта зона вступает в контакт с зоной жизни, существующей вне проявления авторской воли, и
сталкивается с ней в процессе восприятия зрителем и презентации в массмедиа.
Все обозначенное художником как искусство — это есть искусство, но качество его зависит от других параметров и оценивается только исторически. Сегодня мы замечаем, что искусство стремится расшириться до социальных, политических, экономических, технологических, финансовых, юридических и этических границ самой жизни, хотя, как правило, этот процесс сопровождается неприятием и скандалами. Эстетика в меньшей степени участвует сегодня в главных битвах «за расширение границ» (скандалов там нет), они происходят на «военном» театре соприкосновения жизни и искусства, пытающегося влиять на жизнь. Этим, например, занимается сегодняшний акционизм. Там есть определенная эстетика, селекция приемов и учет контекста действия. Будучи художником, я берусь утверждать, что эти акции — осмысленный художественный жест профессионалов. Подчеркну: я говорю об исключительных случаях, которые «тянут на рекорд», но они встречаются редко. Нужен талант и смелость, чтобы совершить «красивую и умную» акцию, — лично я на такое не готов, да и большинство художников не будет готово никогда. Повтор тоже не годится: это как одноразовый шприц — после употребления выбрасывают. Художник — не сумасшедший и не хулиган, но его действие часто интерпретируют так, ведь, как сказал Франк Стелла: «Ты видишь то, что видишь»! И неподготовленный зритель говорит: «Мне не нравится!» Ему можно ответить: «Не смотри!» Такой ответ тоже не нравится: он уже успел обидеться.
Мне всегда режет слух пророчество: «А если все начнут так делать!» Не начнут, энергии и желания не хватит, да и выдумки тоже. И нет опасности, что все современные художники «все бросят» и займутся исключительно акционизмом. Для творческого ума работы хватит во всех направлениях. А оценочная сторона вопроса? Только через много лет будет обозначена важность вклада того или иного художника в искусство. Искусством занимаются люди, и смотрят на него тоже люди — сами по себе картины и инсталляции ничего не значат, они важны как объекты коммуникации, создающие фантомные иллюзии. Спорят не по поводу предметов, а по поводу образов! Как однажды сказал Нильс Бор: «Нет человека — нет физики!» То же самое можно повторить: «Нет человека — нет современного искусства»…
Любой роман, любой фильм, любую инсталляцию обыватель может отбрить как «нагромождение». Умберто Эко написал прекрасную книгу на эту тему: «Роль читателя». У зрителя есть неотъемлемое право домысливать, но он не должен сомневаться — это будет невежеством — в осознанности конструирования образа автором. Название произведения и имя автора — неотъемлемая часть образа. Если роман называется «Война и мир», то мы не имеем права считать, что он мог бы называться «Война 1812 года».
Догадаться о возможности создать образ из комбинации готовых предметов (позже названное «реди-мейд») было не так просто. Это сделал впервые Марсель Дюшан в 1917 году — его знаменитый «Фонтан», где выставленный писсуар попал в парадоксальный контекст художественного пространства. Это была революция — Дюшан открыл, что контекст презентации важнее самого текста. Добавилась «дополнительная степень свободы» в наборе инструментов искусства. Вместе с писсуаром Дюшан фактически выставил идею, что художественный акт — это не картина маслом, а те сложные процессы в голове и душе художника, которые этому предшествуют. С тех пор прошло сто лет. Илья Кабаков развил этот жанр до понятия «тотальной инсталляции» и получил международное признание прежде всего за это, а не за тему «коммунальная квартира». Конечно, далеко не все инсталляции обладают высоким качеством исполнения, как, впрочем, и не все картины хороши, поэтому неискушенный зритель видит подвох в самом жанре. Но если бы ему показали только блистательные примеры, он бы почувствовал разницу, понял этот новый язык. Повторю: современное искусство — это форма высказывания, а не изощренное рукодельное писание картин. Другой вопрос — качество конкретного арт-объекта: он может оказаться и средним, и слабым, и прекрасным, как любая материальная вещь или материализованное явление.
Представьте, что в Большом театре гардеробщицы позвали зрителей, вышли на сцену и станцевали «Танец маленьких лебедей» — это был бы балет, но, скорее всего, плохой. А если этих самых гардеробщиц в ткань спектакля включит (зная как) современный профессиональный художник, то возникнет сконструированный образ. Смыслы, поданные одновременно, — это хаос.
Прекрасная инсталляция так же хороша, как прекрасная картина. Один пример: «Упакованный Рейхстаг» в 1995 году художника Кристо — он обернул здание Бундестага тканью из серебристого пропилена и перевязал его веревками. Возникло парадоксальное изменение образа. Громадный тяжелый Рейхстаг словно пришел в движение, отвечая на каждое дуновение ветра, сам он был скрыт, но новые сущности стали из-за этого явными — так работает продуманный художественный образ. Многих немецких политиков пришлось долго убеждать в том, что это не послужит «профанации истории», не будет оскорблением для парламента и всей страны, — теперь же ясно, что такой мощный образ, без сомнения, останется в истории искусства.
Каждый человек на своем месте осознает уровень планки, задающей качество результата: инженер, редактор, врач, ученый, спортсмен. Там никто не слушает экспертного мнения «бабушек». Но в современном искусстве почему-то эта тема возникает! Конечно, в голову зрителя может прийти все что угодно — и это интересно. Искусство не оперирует точной информацией, а поставляет образы, которые вспыхивают в голове наблюдателя в соответствии с его фантазией, знаниями, опытом и умением интерпретировать увиденное. Чем больше домыслов, тем глубже произведение. Искусство не «принадлежит народу», а принадлежит авторам, а государством управляют не «кухарки», а политики. Пройдут годы, и нынешние девочки станут «бабушками» — в головах у них будут другие домыслы. Ничего страшного. Никаких «градаций и критериев», оговоренных заранее, арт не приемлет: судить надо потом, когда осуществится форма. Однажды, это было в 1995 году, я выиграл процесс у знаменитого фотографа Хельмута Ньютона о праве художника на цитату. Постановление Высшего суда в Гамбурге было таковым: идея не защищена — защищена форма! Почему? Потому что идея вне формы не существует, ее можно интерпретировать как угодно. И в этом смысле «не пойми что» потенциально может обрести убедительную форму.
Мы знаем, что искусство шло от «прямого» жеста к «непрямому». Прямой жест — это образ, который художник увидел в жизни и перенес в зону искусства, это прямое отношение к реальности, которое существовало в живописи, собственно, все последние 500 лет. А непрямой, нелинеарный жест — это когда новые формы создаются взаимными комбинациями всех предыдущих находок и в финале с помощью компьютера. Он пока еще не изучен, он слишком живой, но явно отличается от предыдущего, от эклектического постмодернизма. Он, по моему мнению, и есть чистый сегодняшний авангард, потому что его язык обладает новой степенью свободы. Компьютер — невиданная до сих пор кисть художника. В свое время Клод Моне стал авангардистом, потому что обратил внимание на достижения науки в области оптики. Михаил Ларионов изобрел лучизм в живописи, узнав об открытии радиоактивности. Но когда художник не готов чувствовать дух времени, когда в его сознании не укладываются новые понятия, это для искусства губительно.
Художник должен пропускать через себя открытия науки. Ведь наука и культура в принципе развиваются параллельно, как две важные составляющие цивилизации, а искусство, как интегральное явление, в себя все впитывает. Компьютер совершил революционный прорыв в применении новых технологий в искусстве, потому что художник стал работать конгломератами форм, он смог ими управлять, возвращать, стирать, запоминать формы, удерживать огромные блоки информации. По-моему, искусство — это способ выражения жизни не в тождественных жизни формах, без влипания в точку бытия, показывающий жизнь дистанцированно в зоне, которая называется зоной искусства. Художник всегда стремится выразить новыми средствами собственные переживания, представления и желания. В общем, художник — это философ, только его тексты визуальные. И как философ, желая смоделировать жизнь, он не уничтожает, например, трактат Гегеля, а пишет новый, «антигегельянский» текст.
Раньше у «классического» художника был оппонент: мир науки. Из него новые открытия приносили новые знания, что вело к появлению новых течений в искусстве. Но в какой-то момент классическая физика закончилась, и искусство в классическом виде закончилось. «Каждое поколение должно строить жизнь и искусство свое на современном ей времени», — сказал Казимир Малевич в 1917 году. Ровно сто лет прошло. Перед нами стоят новые задачи. «Голодный художник» может только искусать себя и других. Это апокриф и байка. Все выдающиеся художники достигали успеха не из-за голодного желудка, а от ненасытной фантазии. Вермейер, женатый на дочери банкира, не продавал своих картин, зато мог позволить себе невероятно долго над ними работать. Можно сказать наоборот — материальная поддержка художника дает возможность реализовать его невероятные планы, а голод убьет. Сегодня известно, что Ван Гог среди своих коллег был наиболее обеспеченным, но ему всегда не хватало холстов и красок. О современных художниках и говорить нечего. Только не спрашивайте, сколько стоит материал инсталляции 25 метров в высоту, и не вспоминайте, что малые голландцы рисовали миниатюры. Каждому свое и в свое время».
