Люди приходят к коллекционированию разными путями. Но несомненно, что главное качество, которое движет человеком, решившим заняться коллекционированием произведений искусства, это искренний интерес – прежде всего – к самому предмету собирательства. Не к прибыли, или как принято сейчас говорить – «инвестициям в искусство», а именно — интерес к самому художнику, к его эпохе и окружению. О своем увлечении искусством рассказывает один из известнейших российских коллекционеров, кардиохирург, профессор, доктор медицинских наук, искусствовед Михаил Михайлович Алшибая. Интервью с ним было опубликовано в 2012 году в журнале millionaire.ru, и приводится с небольшими сокращениями:
Что стало толчком для вас к собирательству картин современных художников?
Когда-то в детстве я прочел в газете, что в одном американском музее висел холст неизвестного художника итальянского Ренессанса. Ценности особой он не представлял, но в один прекрасный день эту картину забирают на реставрацию. И что вы думаете?! На ней обнаруживается подпись Тициана. Работу тут же переоценили в двадцать миллионов долларов. Меня это тогда сильно поразило. Вещь висела в музее, сотни знатоков смотрели на нее и не видели, что это великое произведение! А стоило найти подпись знаменитого художника, и вот вам – шедевр готов! Кстати, в Пушкинском музее пару-тройку лет назад произошел аналогичный случай. В одном из темных углов музея висел портрет кардинала Антониотто Паллавичини работы дивного венецианского художника Себастьяно дель Пьомбо. Как-то раз прихожу в музей и вижу эту картину на парадном месте, где раньше висел Боттичелли… Оказалась, что ее переатрибутировали как работу Тициана, ссылаясь на записи Ван Дейка, который когда-то владел этим полотном. Такие вот метаморфозы. Знаете, со временем я пришел к одной мысли: важно, что из себя представляет работа, очень важно, как она сделана, но все это второстепенно перед личностью художника. Ведь не бывает картины без человека.
Выходит, эксперты часто ошибаются…
Экспертиза – самая спекулятивная вещь. Я занимаюсь картинами современных художников тридцать лет, и я никогда в жизни не подпишу атрибуцию, что та или иная картина подлинная. Я не прибегаю к услугам экспертов, всегда покупаю сам. Как-то приобрел холст Владимира Яковлева. Очень редкая вещь – он почти никогда на холстах маслом не писал. И я долго сомневался в его подлинности. Показывал эту картину людям, которые лично знали Яковлева и хорошо были знакомы с его творчеством, но никто не мог сказать ничего определенного. И лишь спустя 6 – 7 лет я полностью убедился, что это подлинник, когда, скажем так, все необходимые факты сошлись. Только тогда я выставил эту картину публично.
Ваше отношение к галеристам?
Современный арт-бизнес – это очень непростой мир. Конечно, есть много галеристов, – (не люблю это слово) – они занимаются продажами картин, «раскручиванием» художников – это их работа. Но вы должны понимать, что коллекционеры опытные все их методы и уловки неплохо знают. Если взглянуть на историю живописи, то во все времена были художники, пользовавшиеся большой популярностью. Но! Стоило кому-нибудь из критиков, действительно разбирающихся в живописи, написать об одном из таких художников серьезную критическую статью, как до всех доходило, что этот художник в действительности вульгарен, а его картины – ничто.
Но чаще бывает наоборот…
Да. Вот недавно в Эрмитаж из Лондонской Национальной галереи привезли шедевр одного из моих любимых художников итальянского Возрождения – Карло Кривелли, «Благовещенье со Святым Эмидием». И интересно то, что этот потрясающий художник находился в забвении почти 350 лет! До тех пор, пока какой-то критик-знаток не посмотрел на его работы внимательно и что-то про него написал. Только тогда люди вдруг поняли, насколько это великий мастер! Аналогичная история с Вермеером, которого сейчас вообще многие считают художником №1 всех времен и народов. С Боттичелли было нечто подобное. И я-то, собственно, зачем занялся коллекционированием? Я хотел понять эти критерии качества. Что же определяет величие произведения? Это своего рода эксперимент. И если в старом искусстве есть еще какие-то опорные пункты, то в современном искусстве крайне сложно что-то распознать. Однажды я спросил одного нашего старого опытного искусствоведа: «Ван Гог плохо рисовал или хорошо»? И знаете, что он мне ответил? «Миш, я не знаю, хорошо он рисовал или плохо, но он рисовал гениально».
Вы уже разобрались с этими самыми критериями качества?
Я начал поиск этих истин тридцать лет назад, коллекционировать стал чуть позже. Так вот, могу сказать, что сегодня я нахожусь примерно в той же самой точке, с которой стартовал. Но это не значит, что за эти годы я ничего не понял. Нет, многие туманные смыслы мне все же открылись. И среди них понимание того, что я называю «напоминанием о смерти», memento mori. Искусство – это не рисование картинок, не украшение стен, не создание декораций. Зачем художник пишет картины? Конечно же, он размышляет о сущности жизни. Литературные произведения не пишутся просто для красоты слога. И вот это memento mori в искусстве чрезвычайно важно. И если взять великие произведения из прошлого, то вы всегда это увидите. Даже у Матисса. Да и все мои занятия искусством в общем своем историческом основании строятся на теме смерти. Собственно, и основным толчком для моего коллекционирования, эксперимента, как я уже говорил, послужила смерть – уход из жизни художника Анатолия Зверева. Я собирался приобрести его работы, но как-то все откладывал. А когда он неожиданно умер, оказалось, что купить их стало не так уж просто, но они все же появились в моей коллекции. Тему смерти я всегда считал весьма важной. «Человек смертен, смертен внезапно». И мне попадались работы художников забытых, картины которых даже не хранились, а валялись где попало. Хотя эти полотна, несомненно, достойны внимания.
Где вы находите картины для своей коллекции? Покупаете на аукционах?
На аукционах я совершал покупки раза два-три, не более. К сожалению или к счастью, мои приобретения – это почти всегда приватные покупки, которые осуществляются подобно тому, как это происходит и на Западе. Но понимаете, какой парадокс: на Западе приватные покупки обычно более дорогие, чем на аукционе. Недавно принц Катара купил картину Поля Сезанна за 250 миллионов долларов – это была приватная сделка. Таких цен никогда не было на аукционах. В нашей стране ситуация обратная. У нас, когда покупаешь приватно, то наоборот, цена ниже. Потому что накрутки галеристов колоссальны. Кроме того, здесь есть еще немаловажный фактор: когда я покупаю в семье, у наследников или у друзей, риск купить фальшивку практически сведен к нулю. Чего нельзя сказать про аукционы. Мой друг купил Краснопевцева на Sotheby’s… оказался фальшивым.
Вы не из тех коллекционеров, что покупают картины ради прибыли.
Знаете, есть замечательная история. Был такой французский художник Морис Утрилло, сын Сюзанны Валадон. Он писал замечательные монмартрские виды. И вот он стал популярен, его картины начали расти в цене. Один человек зашел в картинный бутик и купил работу Утрилло. Расплатился, дал свою визитку, чтобы на его адрес прислали картину. А потом, помолчав, добавил: «А впрочем, не надо. Поставьте ее на место, когда цена поднимется втрое – пришлите по этому адресу деньги». Вот пример чистой инвестиции. Люди, которые занимаются инвестициями в искусство, занимаются продвижением художников – они всегда ждут результата, но ожидание может и затянуться. Другой пример. Однажды я оказался в доме у знаменитого коллекционера Якова Евсеевича Рубинштейна. И меня поразило, что все стены его квартиры были сплошь завешаны изумительными полотнами. Но собирать картины – это не только скупать их повсюду. Рубинштейн был образованным человеком. Коллекционер должен жить в пространстве культуры, дышать им. Должен читать, слушать музыку, разбираться в искусстве.
А вы где храните свои картины?
Дома, у меня большая квартира. Если вор придет, то он не поймет, что брать. Один раз меня, кстати, обворовали, но при этом не унесли ни одной картины! Только крупный специалист в области искусства сможет разобраться, где что.
Вы не задумывались над тем, чтобы повторить подвиг Третьякова?
Частное коллекционирование всегда играло и играет огромную роль в создании государственных коллекций. Честно говоря, надо отдать. Но в наших условиях встают десятки вопросов. Вот Игорь Санович, великий коллекционер, хотел отдать все, но ему не пошли навстречу. В результате его коллекция разойдется – это ясно. А то, что я собираю, – часть коллекции интересна для музея, но ведь другая часть – это художники, которые сейчас никому не нужны.
Но со временем они могут стать актуальными.
Я в этом уверен. Ведь моя коллекция – это срез времени. Это была интереснейшая эпоха – это русский Ренессанс. В начале века творили Малевич, Кандинский, а затем «хлоп!» – все закрылось. Остался лишь «социалистический реализм». И только незадолго до смерти Сталина началось какое-то шевеление. Можно провести параллель с итальянским Ренессансом, но если у них он длился 400 лет, то у нас это было всего 40 лет нонконформистского ренессанса. Но какие бурные! Я всегда хотел показать, что наши нонконформисты не просто боролись с общественным строем, а ставили вопросы вечные. Я предпринимаю некоторые шаги к тому, чтобы сделать очень серьезные выставки за границей. Обидно приходить в музей современного искусства и не находить там русских художников. В лучшем случае Кабаков, Булатов, Васильев. Малевич ведь тоже когда-то был никому не нужен. Мне говорили, что когда в Русском музее в 1935 году шла выставка Казимира Севериновича, он в это время умер, и картины были просто свалены под лестницу. Некоторые сотрудники музея, которые, видимо, разбирались в живописи, унесли себе несколько картин. Не знаю, так ли было в действительности, но есть такая история. Отвечая на ваш предыдущий вопрос – да, я готов подарить городу Москве свою коллекцию, но при одном условии. Мне нужен музей. Маленький музей в центре Москвы, не в собственность, и даже именем моим его называть не надо. Я только хочу быть там хранителем и организовать его так, как себе это представляю».
