Недавно известный российский коллекционер Роман Бабичев побеседовал с экспертами портала ARTinvestment.ru на тему современного российского арт-рынка и рассказал о мотивах и принципах создания собрания произведений искусства. Полностью два этих интервью опубликованы здесь и здесь. То, о чем рассуждает Роман Данилович, очень познавательно как для тех, кто только начинает формировать свою коллекцию, так и для художников, поскольку позволяет лучше понять менталитет и образ мыслей коллекционера.
«Я начал собирать сразу после развала Союза, когда коллекция отнюдь не была атрибутом высокого социального статуса. Тогдашние коллекционеры прятались и от криминала, и от властей. Собирание живописи и антиквариата власти считали буквально преступлением, а всех поголовно коллекционеров − спекулянтами, и часто приглашали их на профилактические беседы. Хотя где-то я прочел интересную фразу, что «коллекционеры с помощью своих собраний карабкаются по социальной лестнице». И если смысл этой фразы ранее касался только коллекционеров из развитых стран Европы и Америки, то сегодня, я думаю, он распространяется и на Россию.
Конечно, продолжая собирать, я учитывал некую ценовую − не инвестиционную, а именно ценовую − составляющую: понимая, сколько стоят предметы искусства, я не часто позволял себе покупать что-либо выше рыночных цен. Хотя несколько покупок по завышенным ценам у меня было: это происходило, когда я отчетливо понимал, что цена на художника или конкретную работу неминуемо вырастет. Я позволял себе покупать в два или пять раз дороже − и ни разу не прогадал. Все эти работы до сих пор в моем собрании: рост цены не повод расстаться с отличной вещью.
Когда человек начинает собирать, он начинает учиться. Если человек не родился в семье коллекционера или антиквара, ему приходится начинать с нуля. Соответственно, средние по качеству вещи так или иначе проникают в его коллекцию. По поводу шопоголиков: в одном интервью я действительно говорил об этом, на самом деле он не должен быть шопоголиком, он становится им. Зависимость, в которую он попадает, − одно из самых сложных ощущений в этом очень приятном деле. Действительно, когда страсть коллекционера развивается, то тебе уже каждую неделю хочется сделать себе «инъекцию» − приобрести новую вещь. Доходило до того, что как-то за один месяц я приобрел около 180 работ. Постоянная потребность покупать новое искусство − это и есть мания коллекционирования, и становятся не такими интересными приобретение новой одежды, смена автомобиля или дорогих часов. На это уже внимания не обращаешь: чем глубже человек погружается в «трясину» коллекционирования, тем легче он отказывается от прежних привычек и потребностей, которые казались ему статусными.
А на вопрос, что покупать, ответ простой: покупайте искусство. Неважно, именитый художник или не очень, картина это или рисунок, живопись или гравюра. Главное − произведение должно быть хорошего художественного уровня и вам по сердцу. Быть может, это покажется странным, но принадлежность произведения кисти известного художника не всегда является определяющим фактором − для меня важнее художественное качество произведения. Зачастую я предпочту сильную вещь художника второго ряда невнятному наброску или совсем неудачной работе художника первого ряда. Вот Центр Жоржа Помпиду, например, никогда не купит выдающуюся работу художника, если все другие или большинство его работ среднего уровня. Центр Помпиду такую вещь не возьмет, а я возьму, и с удовольствием. Моя коллекция в основном состоит из очень хороших вещей разных художников: здесь есть и именитые, и не именитые, часто незаслуженно не попавшие на художественный Олимп.
Ротация вещей в собрании обязательна, но нельзя продавать работы, которые образуют костяк коллекции. Валерий Дудаков, известнейший российский коллекционер, в своих «Правилах коллекционера» говорил: «Никогда не расставайтесь с раритетами! Каких бы денег вам ни предлагали. Вы больше никогда их не получите». Другой великий коллекционер советской эпохи, ленинградец Соломон Шустер, цитировал чью-то фразу: «Ход коллекции, как ход эскадры, зависит от самого тихоходного судна. Эскадра не может уйти вперед и бросить маленький буксир. Но если этот буксир утонет, то она пойдет намного быстрее». Поэтому если вы отделаетесь от плохой, некачественной или сомнительной вещи, то ваша коллекция станет лучше. При этом необходимо определить для себя границы − например, у меня есть много знакомых, работы которых постоянно находятся в активной ротации, и это больше похоже на коммерческое предприятие. Важно не только купить − важно удержать. Есть много людей, которые прожили свои коллекции, не удержали, не смогли − и очень сожалеют об этом.
Самостоятельное и глубокое коллекционирование − это достаточно сложная специальность, требующая больших знаний. А что такое коллекция в полном смысле этого слова? Это не набор случайных вещей, это маленький музей, со всеми присущими ему функциями − хранения, развития и проч. Коллекционер должен обладать соответствующими знаниями и умением параллельно решать много других задач. Это дело, которое занимает весь день. И при этом ты не должен забывать завет того же Соломона Шустера, что коллекция должна не только развивать саму себя, но и кормить своего хозяина.
На мой взгляд, в среде коллекционеров произошло большое расслоение. Если раньше расслоение в доходах было в три-четыре раза, то сейчас может доходить до миллионов раз. Первая группа в моей классификации − олигархическая, для которой нет ничего невозможного. Будучи в разной степени осведомленными, иногда даже не разбираясь глубоко в предмете, представители этой группы могут нанимать самых лучших консультантов, хранителей, реставраторов, кураторов, которые будут составлять коллекцию и организовывать ее выставки. Вторая группа − это люди, которые не обладают такими средствами и все вышеперечисленные функции выполняют сами, за счет своих знаний, ума, предприимчивости, таланта кладоискательства и детективной работы. Причем кладоискательства не только в старом искусстве, но и в современном: все мы ищем своего Френсиса Бэкона в современном искусстве. У второй категории, к которой я и принадлежу, задача намного более сложная: мы не можем конкурировать с олигархами на мировых аукционах. Имея большие деньги, достаточно легко собрать приличную коллекцию, потому что на аукционах время от времени появляются все желаемые предметы. Без соответствующих денег это сделать сложнее, но в какой-то мере возможно за счет планомерной исследовательской работы. Вы все время в поиске, собираете информацию, что-то покупаете, рассматриваете, отсеиваете, что-то продаете и двигаетесь дальше. Несомненно, на первом этапе собирательства нужны первоначальные деньги, но я знаю коллекционеров − и мастера по ремонту велосипедов, и известного в Москве бывшего проводника поезда с огромным собранием… Важно − какая коллекция. Ее тема, глубина, цель, смысл. Собирается ли она только для себя, для украшения своего дома, или − «Urbi Et Orbi» («Городу и миру»).
Любое образование в области искусства полезно. Я автодидакт, то есть изучал все, что необходимо для коллекционирования, самостоятельно. В то время, когда я начинал, не было никаких источников информации по интересующему меня вопросу − ни книг, ни фильмов. Мне пришлось изобретать собственную систему коллекционирования: разработать алгоритмы поиска произведений, определить круг коллекции, даже законы экспонирования на стенах − как и что с чем правильно сочетать: теплое с холодным, темное со светлым, портрет с пейзажем. Все это непросто, но, несомненно, было открыто задолго до меня.
Когда в 1992 году я решил, что могу себе позволить собирать искусство, то обратился к тем самым неофициальным художникам: разыскал несколько телефонов, позвонил − но не нашел никакого встречного интереса. Они просили позвонить через год-полтора. Я объясняю себе это тем, что тогда на нашем рынке присутствовал мощный западный покупатель, который заинтересовался российским искусством после аукциона Sotheby’s в Москве и «перестройки». И в какой-то момент друзья-художники пригласили меня к вдове Ростислава Николаевича Барто, ученика Александра Шевченко. Она жила в корпусе «К» московского Университета: сталинская архитектура, высокие потолки, декоративная лепнина. Ростислав Николаевич собирал японскую мебель и декоративно-прикладное искусство. Все это выглядело оглушающе. Мы познакомились, и она позволила мне в первый же день купить 36 работ ее супруга. Это может показаться неоправданно большим количеством для первой покупки, но я ведь ждал этого момента 17 лет! Можно считать, всего две работы за год терпения. А последняя приобретенная мною работа − «Сюзанна» Татьяны Мавриной, написанная в 1940 году, одно из лучших ее произведений.
В течение 28 лет моего увлечения коллекция набирала «плоть», росло количество собранного материала. Позже оказалось, что все это подчинено одному вкусу и в собрании проявилась определенная логика. Оказалось, что моя коллекция совершенно не содержит произведений концептуального искусства, в ней живопись, графика и скульптура, главным достоинством которых является пластика. Второе: основной блок коллекции − русские художники двадцатых-тридцатых годов XX века, но не насаждаемого в то время стиля социалистического реализма, а так называемого «социалистического модернизма» (термин, введенный в научный оборот искусствоведом Виктором Тупицыным). Это произведения, которые отражают реальную жизнь, но в манерах господствующих в то время течений модернизма, таких как кубизм, футуризм, сюрреализм, абстракционизм, экспрессионизм и другие. Я не собирал русский авангард по той причине, что после Георгия Костаки осталась «выжженная земля»: не только лучшие работы авангарда, а практически все ушли в его собрание. Осталось, наверное, всего несколько десятков вещей. И я никогда не собрал бы коллекцию авангарда, по качеству и подлинности предметов даже близкую своей.
Что еще объединяет мои вещи? У меня в гостях недавно был известный архитектор Андрей Чернихов, внук Якова Чернихова, который сказал: «В каждой вашей картине есть свой внутренний мир, вне зависимости от сюжета. И этот мир с каким-то метафизическим, магическим оттенком». Я заметил, что в моих картинах время не останавливается, а продолжает течь. Бывают вещи плакатные, есть фотографичные − где все замерло, а есть пейзажи, портреты и даже натюрморты, в которых ощущаешь движение времени внутри картины. Вы скажете, что Николай Крымов, Аристарх Лентулов или Андрей Васнецов не метафизики? Я скажу больше: они − маги! И стараюсь выбирать работы, в которых вижу магию художника.
Современников я пока покупаю мало, у меня сложные отношения с современным искусством. Я знаю, как работали авторы в XX веке, и вижу, чтó сегодня нам предлагают современные художники. Я бóльший поклонник современных западных художников, а среди наших пока выделяю лишь несколько имен. У современных художников новый язык, условный, трудно постигаемый, декоративно-прикладной, сувенирный, они пытаются ввести в картину много юмора. Я не считаю необходимым качеством картины ее юмористичность. Хотя есть коллекционеры − например, француженка Пакита Эскофе Миро, которые считают, что только картины с юмором должны входить в коллекцию. Я отношусь к коллекции немного по-другому: не считаю, что должна непременно присутствовать сатира или ирония, и потому покупаю работы современных художников, продолжающих ту пластическую линию, которая главенствует в моем собрании.
С современными художниками мне очень интересно встречаться, послушать, что они сами думают о своем творчестве. Трудно перечислить всех, но среди них есть прямо философы, мудрецы, прекрасные аналитики… Большое впечатление на меня произвели беседы с Юрием Злотниковым, Павлом Никоновым, Константином Батынковым, Валерием Кошляковым и другими. Я приобретаю работы ныне живущих художников, но, как правило, это работы художников старшего поколения − Павла Никонова, Никиты Алексеева, Валерия Юрлова. В последнее время мне стала нравиться современная абстрактная живопись − у меня большое собрание Юрия Злотникова, есть работы Владимира Андреенкова. Это логичное продолжение моей коллекции. Или взять кинетиста, участника группы «Движение» Александра Григорьева − я выбираю у него работы в стиле оп-арт, неровно дышу к оп-артистам, влюблен в творчество Виктора Вазарели с 1975 года. Андрей Красулин − представитель стиля арте-повера − тоже не чужд абстракции. Я часто бываю в мастерских − например, в Санкт-Петербурге посещал мастерские Кирилла Макарова, Дениса Ичитовкина, Александра Флоренского, Владимира Шинкарёва, Ивана Плюща и Ирины Дрозд и многих других. В мастерской вы общаетесь с работой не через монитор, как сейчас все больше становится принято: в мониторе вы видите лишь абсолютно плоскую глянцевую картинку с разной степенью искажения цвета. А поверхность настоящей картины всегда фактурна, изменения освещения и тени от каждого мазка заставляют вибрировать картину, она становится живой и доставляет вам несказанное удовольствие.
Художник должен делать то, что считает нужным, выполнять свою программу, не стараясь понравиться и заинтересовать меня или кого-то еще. А попадет ли он в сферу моего интереса − это отдельный вопрос, это моя проблема. Среди сегодняшних моих задач − пополнение коллекции современного искусства. Причем просто сделать набор работ современных художников мне неинтересно: таких собраний много, произведения в них разрознены и зачастую выбор их определяется таким понятием, как мода. Я считаю, что качество в первую очередь определяется художником: насколько его замысел был велик и насколько его способности соответствовали этому замыслу. Вот тогда возникает художественное качество. Профессионализм, идея, исполнение.
Я участвовал более чем в восьмидесяти выставках в различных музеях и галереях, на выставке «Модернизм без манифеста» в ММСИ показал 520 работ за четыре месяца − моя коллекция живет. Несколько сотен работ были опубликованы до выхода каталога-резоне моего собрания. О судьбе собрания − вряд ли это будет дарение государственному музею. Во-первых, потому что там коллекция не сможет существовать как единое целое, а смешается с другими работами в запасниках. В музеях множество вещей намного лучших, чем мои, и в основном они участвуют в выставках и висят в экспозициях. Соответственно, работы из моего собрания будут навсегда похоронены и никогда не увидят свет − может быть, за редким исключением. В лучшем случае лет через тридцать музей выпустит каталог новых поступлений, куда они войдут. И я слишком во многом отказывал себе и своей семье ради коллекции, чтобы вот так с ней расстаться. Для создания фонда или собственного музея, признаюсь честно, у меня нет средств: построить или купить здание и обеспечить его функционирование мне не по карману. Поэтому у меня остается только один выход: передать наследникам.
Я думаю, что мы никуда не денемся от искусства. Оно вечно. Люди тянутся к прекрасному, они не могут наслаждаться только техникой и одеждой. Конечно, не все человечество поголовно, но 3–5 % всегда будут хотеть любоваться искусством. Так что мировой рынок существовать будет. Российскому арт-рынку всегда было нелегко, страну частенько штормит. И с искусством нашим тоже непросто: и с художниками прошлого времени, и с современными авторами. Ну, никак его не признает мировое сообщество − только авангард, да и то только самые первые имена. И не всегда в этом «виноваты» сами художники. Так вышло, что написанные ради хлеба насущного и повторяющие один другого открыточные пейзажи и натюрморты далеко не лучших авторов русского зарубежья на Западе более-менее известны и продаются на аукционах, а произведения прекрасных отечественных мастеров, которых обвинили в формализме и, по сути, лишили возможности свободно работать так и в том объеме, как они могли, мировому сообществу не известны и потому не нужны. И такое отношение к нашему искусству, к сожалению, отчасти экстраполируется и на современных художников. Искусство, как и футбол, развивается, когда в него вкладывают деньги и умы. Мне кажется, что задача изменения положения нашего искусства в искусстве мировом никогда не ставилась на государственном уровне. Все разрозненные усилия музеев прокатом выставок и галерей участием в арт-ярмарках в этой области не могут принести существенного успеха. Но надеюсь, что все это будет со временем исправлено. Должна быть воля государства». Фото: © Геннадий Грачев.
