Андрею Андреевичу Вознесенскому сегодня исполнилось бы 90 лет. В Центре его имени на Большой Ордынке проходит юбилейная выставка. Кому интересно, можете посмотреть. Писатель Анатолий Курчаткин заметил о Вознесенском: «Не было у нас в русской поэзии во второй половине XX века другого поэта, сопоставимого с ним по способности так же ярко и возбужденно, через такое необычное метафорическое видение поднимать завесы мира, заводить на действие, побуждать к движению, рождать в читателе энергию поступка». Вот несколько отрывков из интервью с Вознесенским, записанных в последние годы его жизни:
«Поэту трудно без голоса. Я всегда любил читать, многие вещи рассчитаны на устное исполнение. Это надо произносить, или петь, или молиться вслух − все это вещи голосовые. И кстати, вот эти вечные упреки в эстрадности, которые сопровождали наше поколение с первых шагов. Они вызывались, конечно, тем, что все эти чтения у памятника Маяковскому, а потом стадионные овации и вечера с конной милицией воспринимались политически, а был ведь у этого один важный человеческий аспект, о котором мало говорят. Шумная слава, все ее ругают, она якобы ужасно вредит, но по крайней мере в одном смысле она хорошо влияет на судьбу: когда на тебя устремлено много глаз, у тебя сильный стимул вести себя по-человечески. Больше шансов не сподличать. Соблазн − в хорошем смысле − сделать красивый жест, совершить приличный поступок: люди же смотрят! И враги тоже смотрят. Поэтому улыбайтесь. Пример нашего поколения тут довольно убедителен: среди тех, кого действительно знали, за кем следили, − никто не замечен в подлости. Ошибались все. Приличия помнили тоже все.
Из всех своих периодов я действительно больше люблю вторую половину семидесятых и, может быть, кое-что из поздних девяностых, из того, что вошло в том собрания, обозначенный «Пять с плюсом». Там уже чистый авангард, без заботы о том, что скажут.
Что касается сотрудничества с государством − это изнанка общего футуристического проекта переделки жизни. Искусство не для того выходит на площадь, чтобы показывать себя: оно идет переделывать мир. Это прямое продолжение модерна, нормальная линия − кончился образ художника-алхимика, затворника, началась прямая переделка Вселенной. «Кроиться миру в черепе». Это было и на Западе, не только у нас, и вторая молодость авангарда − шестидесятые, битничество − продолжение той же утопии. А в России это совпало с революцией, отсюда упования на государство, на утопию, − утопия вообще для искусства вещь довольно плодотворная. А наоборот − не очень. Пока человек чувствует, что он все может и будущее принадлежит ему, он менее склонен к подлостям, чем если чувствует себя винтиком. Авангард предъявляет к человеку великие требования. И сейчас скажу то же, что и двадцать лет назад: ничего более живого в искусстве ХХ века не было, из русского и европейского футуризма выросло все великое, что этот век дал. Русская провинция продолжает давать прекрасные молодые имена, потому что футуристична по своей природе. Там без утопии не проживешь. Противопоставление авангарда и традиции, кстати, ложно − по крайней мере в России. Авангард с его максимализмом и есть русская традиция. «Слово о полку Игореве» как будто футуристы писали. Плакаты авангардистов, в том числе богоборца Маяковского − не атеиста ни в каком случае! − восходят к иконе. Авангарднее русского фольклора вообще ничего нет − рэп шестнадцатого века.
И я не сторонник теории, что ругань полезна. «Когда ругают − везет», есть примета, но это придумано в самоутешение. На самом деле из тебя ногами выбивают легкость и радость, вот и все. Все талантливые поэты, которых я знал, предпочитали перехвалить, чем недохвалить: это касалось и Кирсанова, и Асеева, которых в свое время так же искренне перехваливал Маяковский, а тот начал с того, что его назвал гением Бурлюк. Не бойтесь сказать «гений», бойтесь не разглядеть гения − несостоявшихся великих в России больше, чем мы себе представляем. И мне очень редко приходилось разочаровываться в тех, кого я поддержал, − почти никогда. Страшно только, что именно они − настоящие − чаще платят за предназначение: ранний уход Нины Искренко, Алексея Парщикова, Александра Ткаченко − это как раз доказательства того, что поэт платит дорого. Особенно если преодолевает сопротивление материала.
Я не буду зачеркивать большую часть своей жизни. Я при советской власти не каялся, когда у меня находили антисоветчину, и за советчину каяться не намерен. Меня ни та ни другая цензура не устраивает. Видеть в русском ХХ веке один ад или одну утопию − занятие пошлое. Когда тебя спросят, что ты сделал, − ссылок на время не примут. Здесь Родос, здесь прыгай».
И напоследок, не самое известное, но очень трогательное стихотворение Андрея Вознесенского «Роща».
Не трожь человека, деревце,
костра в нем не разводи.
И так в нем такое делается
Боже, не приведи!
Не бей человека, птица,
еще не открыт отстрел.
Круги твои −
ниже,
тише.
Неведомое − острей.
Неопытен друг двуногий.
Вы, белка и колонок,
снимите силки с дороги,
чтоб душу не наколол.
Не браконьерствуй, прошлое.
Он в этом не виноват.
Не надо, вольная рощица,
к домам его ревновать.
Такая стоишь тенистая,
с начесами до бровей
травили его, освистывали,
ты-то хоть не убей!
Отдай ему в воскресение
все ягоды и грибы,
пожалуй ему спасение,
спасением погуби.
