Михаил Шемякин встретился во Франции с корреспондентом «Российской газеты» Владимиром Снегиревым и дал ему небольшое интервью, в котором затронул темы кризиса европейской цивилизации, особой миссии русского искусства, поразмышлял о новой российской «аристократии», Иосифе Бродском и христианских ценностях. Вот основные выдержки из статьи «Бастионы Шемякина», опубликованной в «РГ» 1 июня 2017 года. Говорит Михаил Шемякин:
О власть имущих.
«Меня бесит, когда так называемые «либералы» с восторгом говорят о старой русской аристократии, князьях, баронах, генералах. Ах, какие это были люди! Почему они так ими восхищаются? Потому что сейчас это выгодно. Наворовано много. Теперь надо создать такую идеологию, которая была при царизме: сиди, русский мужик, и не рыпайся. Слушай, что тебе барин говорит. У тебя лапти есть, и ладно. А нам не мешай кататься на яхтах и бентлях. И смирись с карикатурой на царское время.
Опять все сводится к навязыванию христианских ценностей − как будто эти ценности сами по себе способны сделать страну счастливой. На самом деле Церковь сегодня должна очень осторожно подходить к современному человеку и особенно к молодежи. Тогда, в начале двадцатого века, православие в соединении с самодержавием казались многим вечной твердыней. Но пришел Ленин с кучкой своих бандитов, и все кончилось.
Правящий класс напрасно держал мужика за бессловесную скотину. Брезгливо относились к родному языку − у дворян моден был французский, потом была англомания. Народную культуру почти не знали. Вспомни Даля. Он сделал важную работу по сохранению диалектов, собиранию фольклора, составил грандиозный словарь. Но кто такой Владимир Даль? Из обрусевших датчан. А кто сделал самую большую энциклопедию русского быта в фотографиях? Обрусевший швед».
О Бродском.
«Мы с Иосифом Бродским были в очень сложных отношениях. Он написал открытое письмо Брежневу, мне оно показалось тогда не соответствующим таланту и значению большого поэта. И тогда я написал Иосифу, что надо быть достойным своей поэзии. Зачем он стал так размениваться, объясняться с Брежневым? Иосиф мне ответил. Прислал открытку в незапечатанном конверте − специально, чтобы посторонние прочли, чтобы придать этому делу звучание. Это было довольно грубое послание: «Сам вы советский человек, вам всю ночь сапоги снятся. В этот раз − записка. В следующий раз дам по морде». Ну, думаю, ни фига себе! Проходят годы. Все старое уже позабылось. Я собирал среди друзей деньги, нужные Бродскому для операции на сердце. По-прежнему высоко ценил его как Поэта, знал наизусть множество его стихов. Однажды прихожу в ресторан «Самовар», сидим, выпиваем. И Бродский там. Он поднимается, идет ко мне со стаканом. Я напрягаюсь: сейчас как вмажет. А он говорит: «Вот и наш известнейший Миша Шемякин. Гордость русского искусства». И жмет мне руку».
О закате Европы.
«Могу сказать о Франции, которую я знаю очень хорошо, потому что долго живу здесь. Сначала десять лет, с 1971-го по 1981-й. Франция уже тогда раздражала своим сибаритством, гедонизмом, бездельем. Французы не хотели работать, у них одно было на уме: ваканс, каникулы, отдых, хорошая еда, вино, сыр. Но когда спустя четверть века я снова вернулся сюда из Америки, то мне та Франция теперь представляется бушующей, динамичной страной. Потому что нынешняя − это или прекрасный антикварный магазин для очень богатых, или старое запущенное кладбище. Европе приходит конец. Все эти игры в толерантность ведут ее к краху. Я доверяю исследованиям, согласно которым уже сейчас в среде новых эмигрантов находятся несколько тысяч хорошо обученных и готовых на все боевиков-террористов. Боюсь, их ближайшими целями могут стать такие христианские святыни, как Нотр-Дам, Страсбургский собор, они могут покуситься на символ Парижа − Эйфелеву башню. Как можно думать о несчастных и голодных арабах и при этом напрочь забывать о своих соотечественниках, которые завтра станут очередными жертвами террористов?
Я никакой не расист, мне жаль людей, которые бегут от войны. Но ведь мало того что эти люди не желают интегрироваться в европейскую среду, они ее ненавидят и даже не соизволят скрывать своей ненависти. Как раз Европа потрясает неспособностью что-то делать, все здесь стали какими-то зомби. Жизнь сильно изменилась. Вот, допустим, сидишь ты на террасе кафе в Париже, отдыхаешь. А мимо проходит группа мигрантов. И сразу в воздухе повисает нехорошее напряжение. И в поезде, когда по проходу идет чужеземец, ты внутренне собираешься, готовый к самым неожиданным вариантам. То есть вся жизнь или большая ее часть происходит в постоянном ожидании беды. В кафе, поезде, самолете, на улице, в театре. Это как? И ведь время работает на потенциальных террористов, они это прекрасно понимают, поэтому не торопятся. Выжидают, копят силы, тренируют своих боевиков, изучают новые цели. Они осознали, что мы разобщены, что у нас нет единой стратегии сопротивления, что наши силовые структуры коррумпированы или беспомощны».
О миссии русского искусства.
«Я занимаю здесь, возможно, слегка мистическую или даже фанатичную позицию – хочу сказать об особой роли России и русского искусства. Мы в силу разных обстоятельств долгое время были оторваны от Западной Европы. У нас не было рыцарства в европейском понимании, но когда враг нападал, то русский мужик в лаптях с ведром на голове становился рыцарем.
У нас не было Ренессанса. У нас не было скульптуры. Но зато была создана русская икона, как духовный знак, как необычайное явление, из которого впоследствии вышел русский авангард, вышел Матисс. Она пришла из Византии и Греции, но именно у нас поднялась до этих высот. Дальше. Самое большое влияние на мир западного искусства оказали кто? Представители русского авангарда. Это никем не оспаривается. Потом был очень интересный период соцарта, создана мощнейшая школа реализма, появились грандиозные мастера, которых мы не показываем. Потому что не умеем сами себя подать.
Итак, русская икона, авангард. Но должна быть троица. В чем третий элемент? Интересный вопрос. Его пока нет, но он надвигается, он тоже придет из России. Время собирать камни, я один из тех, кто это делает. И вот когда мы их соберем, то покажем всему миру, что рождается новый синтез старых искусств».
