Вот уже более десяти лет я живу в московском районе Лианозово, который в истории советского андеграундного искусства известен, прежде всего, как место возникновения так называемой «Лианозовской группы» – творческого объединения поставангардистов, существовавшего с конца 50-х до середины 70-х годов прошлого века. Эта группа поэтов и художников собиралась в квартире барачного дома, располагавшегося вблизи железнодорожной станции Лианозово Савеловской железной дороги (это где-то 800 метров от моего теперешнего дома). Именно по названию ж/д станции эта неформальная творческая группа и получила свое название. В объединение входили художники Оскар Рабин, Николай Вечтомов, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин, художник и поэт Лев Кропивницкий, а также поэты Генрих Сапгир, Игорь Холин, Ян Сатуновский, Всеволод Некрасов. Объединяющей фигурой лианозовской группы был художник и поэт Евгений Леонидович Кропивницкий, а барак № 2 в котором происходили встречи и дружеские посиделки участников, получил известность по одному из живописных произведений художника Оскара Рабина, которое так и называется: «Ст. Лианозово. Бар. № 2, кв.2». Надо отметить, что и позднее этот знаменитый барак неоднократно встречается в работах Оскара Яковлевича в разных вариациях. В своем недавнем интервью журналистке Алисе Богоявленской, Оскар Рабин рассказывает о «лианозовском» периоде своей жизни так:
«Когда мы поселились в Лианозове, это была еще Московская область. Там находился лагерь, небольшой, 20 бараков, но тем не менее обнесенный колючей проволокой, с вышками. Это был женский лагерь, но, конечно, не политический. Политических никто так близко от Москвы не держал. Их угоняли бог знает куда. А слева от железной дороги был маленький заводик, где производили битумную смолу. А дальше, километров пять за нами, строили Северную водопроводную станцию. И там был свой лагерь, мужской, который обслуживал все строительство.
Оскар Рабин. Лианозово (1974)
Я поступил работать на строительство этой Северной водопроводной станции, потому что мы с Валентиной, дочерью Евгения Леонидовича (Кропивницкого — прим. В.Д.), поженились, и первое время негде было жить. Сначала снимали комнату в деревне Виноградово, наверху там была церковь, говорили, что ее строил Казаков.
А в Лианозове женский лагерь при Хрущеве ликвидировали или перенесли, и остались эти бараки. Их переделали под жилье, и я от строительства получил комнату в одном из них. Барак для вольнонаемных: у меня была должность «десятник разгрузки железнодорожных вагонов», которые приходили с самыми разными грузами для строительства этой огромной станции. Мне дали комнату 19 метров, и в ней мы жили 9-10 лет. Там я и рисовал в свободное время, потому что работа у меня была по дежурству: сутки дежурил, двое свободен. Правда, в те времена я еще ничего не зарабатывал картинами, да и не мог зарабатывать.
Бараки были разделены на коммунальные квартиры, но нам повезло… Ну как повезло: когда принимали меня на работу, я написал, что учился в Академии художеств. Начальник отдела кадров попросил нарисовать ему картинки, и он похлопотал, чтобы дали более приличный барак. И действительно, с нами в квартире в десятиметровой комнате жила только одинокая женщина-врач, которая работала в лагере. А были квартиры, где жили по три-четыре семьи, что, конечно, было гораздо хуже.
Оскар Рабин. Пермский Иисус Христос
У нас к тому же была маленькая кухонька, и в ней небольшая печь из кирпичей. Там не было никакого центрального отопления, конечно, были керосинки и примусы, потом электроплитки. С работы можно было выписать за небольшие деньги какие-то дрова, там был деревоотделочный комбинат, много отходов. А кроме того, когда разгружают вагоны, очень много упаковочного материала, который я на паровозе привозил домой уже совершенно бесплатно.
Когда я первый раз вернулся в 1993-м, то на месте этих бараков были уже 16-этажные дома. Что-то, конечно, я узнавал: продуктовый магазин, куда мы ходили, школа, где учились наши дети. Но, кроме железной дороги и этого заводика, больше ничего не узнаваемо.
Я ездила в Лианозово на место бараков, и для меня это место наполнено своеобразной поэзией, романтикой: подвыпивший молодой Сапгир, мечтательно сидящий на железнодорожной стрелке. «Пикник авангардистов» — это из рассказа Немухина, когда все напились и стали есть лягушачью икру… Стихи Всеволода Некрасова и Игоря Холина. Расскажите: как связаны поэты и художники в Лианозовской группе?
Прежде всего, это дружеские отношения. Это в первую очередь шло от Евгения Леонидовича, хотя не все были из его студии. В Доме пионеров он ведь вел и поэтический кружок. С Генрихом Сапгиром я как раз познакомился, когда пришел в студию, во время войны, мне было 14 лет, и он самый мой старый друг.
Холин появился значительно позже, уже после войны. Он сидел там в лагере, это как раз тот мужской лагерь, который обслуживал строительство. Но он был привилегированный заключенный. Наиболее благонадежным давали даже оружие и доверяли на вышке охранять своих же товарищей. Он был бесконвойный, мог выходить из лагеря, работать. И вот он познакомился с Ольгой Ананьевной в библиотеке, где она работала, когда искал стихи. Ну, эту историю вы, наверное, знаете.
Еще бы! Он пришел искать какую-нибудь поэзию, а Ольга Ананьевна сказала: «Приходите к нам, мой муж поэт» — и дала ему самиздатовскую книгу. Так появился барачный поэт Игорь Холин. А Некрасов?
Сева Некрасов сразу приехал в Лианозово, он никогда не был учеником Кропивницкого. Как и художники Немухин, Вечтомов, Мастеркова. Они наши, лианозовцы, но не ученики Кропивницкого.
А как же они «нашлись»?
В общем-то случайно, хотя Евгений Леонидович все равно сыграл здесь свою роль. Он и Вечтомов писали рядом с натуры и разговорились. И потом Евгений Леонидович говорит: «У меня зять тоже художник» — и познакомил нас с ним. Вечтомов, Немухин, Мастеркова вместе учились в училище 1905 года, так что это была старая дружба, еще со школы. Так мы все и перезнакомились.
А Ян Сатуновский появился сам: просто по слухам. Он узнал, что существует такое Лианозово, где можно приехать свободно и почитать стихи. И вот он приехал, представился. Даже безо всяких рекомендаций.
Ну, правда, были легенды, что и Лимонов там был. Но на самом деле он, может, раза два приезжал. Но так не бывал никогда. Потом уже был такой миф, просто потому что он сам стал легендой.
Оскар Рабин. Лианозово 13 (1962)
А как начался «дип-арт»? Как у вас стали покупать работы?
Пока я просто писал этюды с натуры, никто у меня ничего не покупал. Но когда я стал делать свои работы… Мне сейчас кажется, что самым первым покупателем был Костаки. Он приехал ко мне в барак в Лианозово вместе со Зверевым. Я тогда впервые познакомился с Толей Зверевым. Так, слышал, что какой-то молодой человек на молодежной выставке получил первый приз, рисует что-то оригинальное…
Костаки купил у меня две работы. Я был тронут всем этим, и потом, для меня это были хорошие деньги, потому что десятником мне было гораздо труднее что-то заработать. И потом как-то довольно скоро появились другие. Из иностранцев первая — американка. Ее фамилия была Мосби, журналистка. С этой Мосби Игорь Холин познакомился на какой-то выставке и привез ее к нам. В Лианозово еще нельзя было ездить иностранцам, это была область, можно было ехать только до окружной. Первый раз они проехали осторожно, где-то оставили дипломатическую машину. Она приехала, купила картин, потом показывала знакомым. Дипломаты сами не решались ехать и попросили ее еще раз съездить.
Но во второй раз номер не прошел. Роскошную белую дипломатическую машину оставили у Савеловского вокзала. Их тут же увидели. Они сели на поезд. До окружной никто их не трогал, но потом к ним подошли и вернули обратно. Мосби проводили до машины, а Холина забрали в отделение. Но ничего, тоже потом выпустили. Ничего такого не случилось. Мосби, правда, больше к нам не ездила, и я увидел ее еще один раз в жизни — в Париже. Ее потом выслали, она была персона нон грата. Она, видимо, везде ездила, и ее где-то подловили, устроили провокацию.
Когда построили окружную железную дорогу, Лианозово стало Москвой, и мы смогли переехать оттуда. Раньше нельзя было из-за подмосковной прописки. Я уже не работал десятником, а продавал картины. Конечно, по-черному. Я так никогда и не продал официально ни одной картины в СССР.
И тогда, при Хрущеве, начались первые пятиэтажки. Их сейчас рушат, но наш дом стоит. Мы вступили в кооператив и купили квартиру, переехали из этого барака. Большая Черкизовская, дом 8, квартира 2».
